Леди Малфой - [47]

В такой манере я в жизни ни с кем не разговаривала, и предугадать каверзу с моей стороны было несложно. Люциус не сразу, но присел на край кровати, прогнувшейся под ним, проигнорировав табурет. Вид у него был обреченным и уставшим. На мгновение, мне стало его жаль.

— Что здесь произошло, пока меня не было?

Я блаженно улыбнулась, словно душевнобольная и заговорила. С каждым сказанным мной словом мужчина, сидящий рядом, казалось, затухал. Я будто воочию увидела, как на него сначала навалилось изнеможение, потом гнев, потом равнодушие.

— Ну и? Обездвижить тебя на шесть месяцев, что бы кольцо не сняла? В подземелье кинуть? Снейпа по стенке размазать? Может, так и поступить? Стоит ли это все, — он кивнул на мой живот, — спокойствия моего сына? Драко у меня один, и другого, судя по всему, не предвидится. Верно?

— Я подумаю.

— Подумай, хорошенько подумай, — он встал и отошел от меня подальше, к самому окну.

Я скрыла, что на раздумья остались коротких два месяца, пусть считает, что хочет. Но и тут муж одержал победу, почувствовав малую толику моей неуверенности, он сыграл на ней, словно опытный пианист, извлекающий из клавиш исключительно нужную ему мелодию.

— Я дам тебе фору. Ровно один день. Беги, если желаешь.

— Лорд тебя в порошок сотрет.

— Послушай себя, кому ты это говоришь? Услышал бы тебя твой обожаемый Поттер…

— Он не мой.

— А кто твой? Ни он, ни тот рыжий слизняк, ни ребенок, ни я? Кто тогда?! — вот это вопрос, как говорится не в бровь, а в глаз.

— А убить меня не безопаснее? — ну не верила я в такой подарок, как возможность побега, чувствовала, что если приму не то решение, погибну. На его лице застыли все мышцы, тело не двигалось, а глаза смотрели исподлобья и кстати, в его облике, напоминающем восковую фигуру, только они и выдавали живого мужчину. Я еще не раз увижу супруга таким. Он готовил себя к смерти, моей смерти, если вдруг что… Но на мой выбор тот его вид никак не повлиял, что ни говори, опыта было еще маловато в подобных вопросах и осознание важности произошедшего пришло гораздо позже.

— Безопаснее, но не легче. Кто тебе сказал, что убивать легко? К тому же собственную жену? В Гриффиндоре научили, что Малфоев хлебом не корми, дай супругу прикончить? — я на минуту задумалась. Да нет, не над этими словами, а о Нарциссе. Внезапно вспомнила, что нигде не видела её портрет. Как так? Она же мама Драко! Может, все-таки, хлебом не корми…?

— Слушай, а если я сниму его, тебе ребенка не будет жаль?

— Будет, — буркнул муж в ответ. — Я отойду ненадолго, а ты быстрее размышляй.

— Люциус? — он обернулся. — Не смей угрожать Северусу.

Муж ехидно поинтересовался:

— А то что?

Я приподнялась на локтях, пристально на него посмотрела и, как можно спокойнее произнесла:

— Я тебя убью. Ночью, когда спать будешь. Задушу, — ой мамочка, прости меня за такое, но я лгала, желая огородить профессора, которого без колебаний выдала с потрохами, и о чем ужасно сожалела.

Когда супруг вернулся спустя двадцать минут и буднично поинтересовался, надумала ли я сбегать, я твердо ответила:

— Нет.

* * *

Мы шли к воротам Хогвартса вместе. Я опиралась на мужа, все еще ощущая слабость в ногах и головокружение, но если честно, я хотела на него опираться. А на кого еще? Мне было мало лет, мне было трудно и страстно хотелось быть нужной хоть кому-то не как источник информации, средство для достижения цели или еще что-то в таком же духе. То есть, именно этим я для супруга и была, но в нашу с ним жизнь вклинилась еще одно мое предназначение — мать, и оно мне нравилось, чтобы я не думала там или решала всего час назад, убийство собственного ребенка выше моих сил.

Если бы я тогда, на той тропинке, окунулась в прошлое на три-четыре года и встретила прежнюю, лохматую и шуструю Грейнджер, то она заехала бы мне за такие мысли по коленке! Точно вам говорю! Правда, пришлось бы долго ей доказывать, что отец ребенка Малфой, а еще дольше, что именно старший Малфой…

Не знаю, по каким таким соображениям, но к выходу нас провожали мадам Помфри и директор. Люциус стойко терпел их присутствие и старался не тащить меня к барьеру слишком быстро. Поппи тараторила о необходимом мне покое и все так же ласково совала в руки разноцветные скляночки со всевозможными зельями, которые я благодарно принимала, не забывая благодарно кивать и говорить «спасибо», от которых уже болели уши, и не только у меня.

Предупреждений Северуса не требовалось, чтобы уловить явную фальшь в её добрых словах. Это было больно, непонятно и противно. Никому не пожелаю услышать ненависть и презрение в голосе человека, которого считала чуть-ли не родным. А такое может произойти и с вами, не зарекайтесь! Люциус хмурился и недобро косился на медсестру, непроизвольно прижимая меня к себе. Он включился в борьбу за нашего первенца, очень тяжелую борьбу. Я ощущала его теплую ладонь на своем запястье и только она меня удерживала от того, чтобы не броситься с кулаками, слезами и криками на Поппи, в отчаянной попытке что-то доказать. Что именно мне хотелось ей доказать, уже и не вспомню. Глупость какую-то, наверное, вроде своей чистоты и честности. Смешная я была, очень смешная…