Леди, которая любила готовить - [16]

Мелочей в шкатулке нашлось изрядно. В другой раз Демьян, может, и обрадовался бы этакому богатству, которое нашлось бы куда применить, а теперь же испытал лишь самому ему непонятное раздражение.

С чего бы, спрашивается?

— Вы пока осваивайтесь, — велел советник, оставив шкатулку. — Привыкайте.

К телу Демьян привыкал долго.

К имени…

Его вовсе решили не менять.

— Ни к чему, — Никонов полюбил захаживать вечерами, проверяя, как идет процесс перевоплощения. — У вас, уж простите, нет того опыта, который позволит носить чужое имя, как собственное. Замешкаетесь где ненароком, не отзоветесь, возбудите подозрения ненужные… и мало ли, у кого? А имя у вас распространенное. С отчеством сложнее, но вот… тоже не сказать, чтобы слишком уж редкое. Фамилию же сменим. Шипшиным походите.

Документы выправили быстро.

И паспорт, и регистрационная карточка выглядели настоящими. Впрочем, верно, ими и являлись. Весьма потрепанными, сдобренными парой заломов и жирными пятнами, которые имеют обыкновение возникать на любых бумагах.

— Будете у нас военным в отставке… подполковником, скажем так. Служили ведь?

— Собирался, но не сложилось, — ответил Демьян и сдержался, чтобы не поморщиться. Собственный голос звучал чересчур уж тонко, визгливо даже. Это раздражало неимоверно. Все-то, признаться, раздражало. Колючий волос, который и завиваться вдруг начал.

Шея чересчур уж длинная.

Отражение в зеркале. И главное, собственная невозможность что-либо изменить.

— Ничего, жандармы — тоже люди служилые. Считайте, даже почти врать не придется. А в таком деле чем меньше врешь, тем оно лучше… мы выезжаем завтра. Вас сегодня препроводят на другую квартиру, которую вы, чтоб вы знали, снимаете уже год как, просто бываете на ней редко. Дела семейные требуют присутствия.

…ему оставили папку с новой жизнью, которую предстояло выучить, и пусть сама она не особо отличалась от собственной жизни Демьяна, но вызывала внутри глухое отторжение.

Он ведь…

Не тот. Не такой, как в зеркале.

…и ныне, поймав отражение, — в вагоне первого класса зеркал было едва ли не больше, чем пассажиров — все ж не выдержал, скривился. А после покосился на женщину, что оказалась рядом. Видит ли? А если видит, то что подумает?

Впрочем, Демьян тотчас себя одернул. Какое, собственно, ему дело до нее вот и мыслей ее? И прочих людей? Нет, Никонов велел вести себя обыкновенно.

— Гуляйте. Кушайте мороженое. В синему загляните. Может, встретите кого… не знаю, как ваш Марк Львович, а вот мой целитель утверждает, что нет ничего более полезного для мужского здоровья, чем курортный роман.

Романов заводить Демьян не собирался.

Да и вообще…

Беспокойно было.

Его двойник отправился в Петербург третьего дня. А в утреннем выпуске написали о взрыве близ Борисовой Гривы, что повредил рельсы. Совпадение? Или… и как знать, удалось ли покушение?

Хотя…

Нет. Никак. Если бы удалось, его, Демьяна, отыскали бы. А потому надобно набраться терпения и играть собственную нехитрую роль. Благо, вот и зрители имеются.

Зрительница.

Впрочем, пока она с большим интересом меню изучает, нежели Демьяна. Симпатичная. Не сказать, чтобы вовсе красавица, скорее из тех, кого принято называть миловидными. Личико округлое. Волос темный, с легкою рыжиной на макушке, которая появляется, если долго под солнцем гулять да без шляпки. И косу заплела.

Кто из современных барышень косы плетет?

Они все-то больше по стрижкам, одна другой короче, того и гляди недалеки времена, когда и вовсе девку от парня отличить невозможно будет. А эта… губы пухлые. Глаза раскосые, и в этом, как и в необычайной смуглости кожи, чувствуется иная кровь.

Вот и зачем, спрашивается, ему это приключение?

Хотя… девица явно не из тех, которые готовы воспользоваться случайным знакомством, переводя его в неслучайное с далеко идущими и большею частью матримониальными целями. Скорее уж ищет она того же, что и сам Демьян, — спокойствия.

…а неспокойно.

То ли ранение сказывается, то ли просто страх смерти, которого он, как любой живой человек, не чужд. И лезет вот в голову всякое, навроде того, что план статского советника, безусловно, хорош, однако же вдруг да не сработает.

Вдруг обман их ни для кого-то обманом не является?

Не след полагать, что освободители глупы.

И сочувствуют им многие, до странности многие. И люди же приличные, образованные, а поди ж ты… и как знать, не отыщется ли такой сочувствующий средь Никоновых людей? И не шепнет ли словечко-другое, а там…

— Простите, задумалась, — женщина убрала полупрозрачную прядку за ухо и робко улыбнулась.

А не она ли?

…в прошлом году, помнится, тоже одну судили, хрупкую да нежную, хорошего рода, слушательницу консерватории по классу рояля, застрелившую Максимовского, а следом и само Главное тюремное управление едва не подорвавшую[1].

Демьян потряс головой. Этак он и собственную тень в заговоре подозревать начнет.

— Я, кажется, тоже. Немного.

— Место… наверное, располагает, — она легко пожала плечами.

Брат?

Тот, который ее провожал. Демьян его неплохо разглядел. Высокий. Статный. Светловолосый. И непохожи они настолько, что поневоле возникают сомнения в этаком родстве. Но высказать их? С какой стати?