Леди и джентльмены - [3]

Но вот игра подходила к концу. Кудрявая головка склонялась к материнской груди (только на пять минут, дорогая), а в неугомонном уме рождался вечный вопрос, который дети не устают задавать тысячью различных способов.

— Что такое жизнь, мама? Я ведь еще очень маленькая. Все думаю, думаю — до тех пор, пока не станет страшно. Скажи, мама, как устроен мир.

Удавалось ли матери мудро отвечать на наивные и в то же время бесконечно сложные вопросы? Может быть, стоило отнестись к беседе более серьезно? Укладывается ли жизнь в те короткие правила, которые уверенно диктуют учебники? Миссис Эппингтон отвечала дочке так же, как когда-то, в далеком детстве, родители отвечали ей самой. Не лучше ли было задуматься и найти новые слова?

Эдит неожиданно опустилась на колени рядом с диваном, где сидела мать.

— Обязательно постараюсь быть хорошей, мама. Обещаю.

Слова прозвучали совсем по-детски — все мы остаемся детьми до тех пор, пока заботливая, мудрая природа не поцелует нас на прощание и не отправит спать.

Руки переплелись, и они снова сидели, как прежде, — родные, близкие, любящие друг друга мать и дочь. И снова их нашел сумеречный свет, пробиравшийся с востока на запад точно так же, как в старой мансарде.

Мужской разговор принес более определенные результаты, хотя и не отличался тем безупречным изяществом, на которое рассчитывал мистер Эппингтон, считавший себя опытным дипломатом. Что и говорить, в решающую минуту джентльмен до такой степени смутился, а его бесцельные замечания выглядели настолько жалкой попыткой уйти от неприятной темы, что Блейк со свойственной ему прямотой, хотя и не без тени ехидства, уточнил:

— Сколько?

Мистер Эппингтон пришел в замешательство.

— Дело не в этом… по крайней мере пришел я не за этим, — растерянно ответил он.

— Так в чем же дело?

Мистер Эппингтон мысленно обозвал себя дураком, и не без основания. Он собирался исполнить роль мудрого советчика, хотел добыть важную информацию, не произнеся при этом ни одного лишнего слова. Грубый просчет — и вот уже его поставили к стенке и допрашивают.

— О, ничего особенного, — невнятно промямлил он. — Всего лишь зашел узнать, как поживает Эдит.

— Точно так же, как во время вчерашнего обеда, на котором вы присутствовали собственной персоной, — ответил Блейк. — Ну же, выкладывайте.

Отступать было некуда, и мистер Эппингтон сделал решительный шаг.

— Не кажется ли вам, — заговорил он, непроизвольно оглядываясь, чтобы удостовериться, что в комнате больше никого нет, — что молодой Сеннет ведет себя чересчур назойливо?

Блейк пристально посмотрел на тестя.

— Конечно, мы знаем, что беспокоиться не о чем, — продолжал мистер Эппингтон. — Все в порядке… прекрасный молодой человек… да и Эдит тоже… и все такое прочее. Абсурдно, разумеется, однако…

— Однако что?

— Видите ли, люди не молчат.

— И что же они говорят?

Дипломат неопределенно пожал плечами.

Блейк резко встал. В гневе он выглядел отвратительно, а изъяснялся грубо.

— Так передайте же своим людям, чтобы не совали нос в чужие дела и оставили в покое меня и мою жену.

Таков смысл высказывания; на самом же деле мысль была выражена более пространно, посредством чрезвычайно экспрессивной, эмоционально окрашенной лексики.

— Но, дорогой мой Блейк, — настаивал мистер Эппингтон, — подумайте ради собственного блага: разве это разумно? Да, между ними существовала детская привязанность; ничего серьезного, но для сплетен вполне достаточно. Простите, но я отец, и мне совсем не нравится, когда судачат о моей дочери.

— В таком случае не слушайте праздную болтовню кучки глупцов! — резко парировал зять. Однако в следующий момент лицо его смягчилось, и он доверительно положил ладонь на рукав тестя. — Возможно, если поискать, найдутся и другие, но одна хорошая женщина в мире точно есть, — заключил он, — и это ваша дочь. Я скорее поверю, если вы придете и скажете, что Английский банк на грани разорения.

Однако чем крепче вера, тем глубже пускает корни подозрительность. Блейк не произнес больше ни слова на опасную тему, и Сеннет продолжал пользоваться тем же неограниченным гостеприимством, что и прежде. Но порой случалось, что Эдит поднимала глаза и неожиданно натыкалась на озадаченный взгляд мужа; казалось, Реджинальд мучительно пытался что-то понять и не мог. Все чаще он уходил из дома по вечерам, а возвращался через несколько часов усталый и забрызганный грязью.

Время от времени Блейк пытался проявить чувства. Трудно было придумать что-нибудь более отвратительное. Эдит могла бы стерпеть раздражительность и даже дурное обращение, но неуклюжие ласки и нелепые, несвязные нежные слова приводили ее в отчаяние. Она не знала, что делать: рассмеяться или стукнуть по отвратительной физиономии? Безвкусная, бестактная преданность заполняла ее жизнь так же, как заполняют пространство дурные, тошнотворные запахи. Если бы можно было хоть ненадолго остаться наедине со своими мыслями! Но супруг торчал рядом день и ночь. Случалось, медленно приближался с противоположного конца комнаты, с каждым шагом становился все больше и страшнее, пока не превращался в бесформенное чудовище, подобное тем, какие рождает неуемное детское воображение. Эдит сидела неподвижно, плотно сжав губы и изо всех сил вцепившись в подлокотники кресла, чтобы не закричать.