Леди-босс - [2]
Я и открыла…
Было тепло и очень тихо. Так что слышалось журчание воды в батареях парового отопления. Сильно пахло лекарствами и почему-то свежим сеном. Окна были задернуты тяжелыми шторами, только поверх их пробивался свет. Я разглядела потолочный плафон — роспись под Шагала: местечковые ухажер и барышня парили над крышами, не признавая законов гравитации. До меня дошло, что я не в Москве, до которой больше сотни верст, а в кашей загородной резиденции, которую Сим-Сим не без усмешки называл «территория», подразумевая ее суверенность, независимость от внешних сил и сверхмощную защищенность от посторонних вторжений: охрану, систему камер наружного наблюдения, электронно-сторожевые штучки и прочую фигню.
Я лежала на высоких подушках, почти сидела, и даже не повернув головы поняла, что Сим-Сима рядом нет: громадный, тяжелый, меховой от своей почти медвежьей волосни, он источал такое мощное тепло, грел, как паровой котел, что я иногда уползала от него подальше, благо площадь нашей суперкровати величиной со стадион это позволяла. В такой кровати можно было без всяких неудобств назначать свиданки, скандалить, ссориться, расходиться и мириться, что мы с ним почти каждую ночь и делали.
Но сейчас его рядом не было, и это меня озадачило.
Может быть, он вышел? Я повернулась к прикроватной тумбе с холодильником, там мы держали кое-что хмельное или просто холодненькое, чтобы не искать среди ночи, не спускаться ниже этажом в буфетную или в кухню. На ночь Туманский выкладывал на тумбу всякую мужскую хурду-мурду: свой любимый «ролекс» с уже затертым браслетом, мобильник, кисет с табаком, пару трубок (одну куришь — вторая отдыхает), зажигалку «зиппо», ключи и — над чем я постоянно издевалась — здоровенный армейский пистолет «ТТ» с побелевшими от возраста «щечками», затертым белесым стволом, производства аж 1943 года. Это было просто нелепо — содержать в охране почти десяток оглоедов во главе с отставным подполковником Чичерюкиным и в то же время постоянно таскать с собой этот ствол. Ну если хотел бы, как каждый мужик, завести себе стреляющую игрушку — так распорядись, и тебе добудут какую-нибудь супер-"беретту" с прибамбасами. Но Сим-Сим заявил мне, что выменял эту штуку на ящик водки у какого-то ветерана еще во времена своего туманного отрочества, намекал, что пару раз она его выручала (где-то на магаданских приисках) в пору его такой же туманной юности, и, в общем, дал понять, что я лезу не в свое дело.
Я долго пялилась в темень: ничего этого — ни трубок, ни прочего — рядом не было. И самой тумбы не было. На ее месте стояла какая-то никелированная хреновина со стеклянными пузырьками и банками, из которых свисали тонкие, как щупальца, прозрачные кишочки с иголками.
«Капельница, что ли?» Вскинув руки, я поняла, отчего так болит в локтевых сгибах: они были истыканы медиглами. В меня вогнали, видимо, не один литр какой-то дряни. Зачем?
Я ни фига не помнила.
И долго, старательно, как макака банан, изучала свои руки. Они мне не понравились. Мало того что маникюрный лак слез с ногтей и они выглядели отвратно, кто-то подстриг их коротко, как младенцу, чтобы несмышленыш не оцарапал сам себя. Пальцы стали прозрачными, явственно обозначились мослы, и я вдруг догадалась, что сильно исхудала.
Я прислушалась к себе. Голова была пуста, как барабан. Я потрогала ее: я была в косынке. Я сдернула косынку и явственно ощутила, что я лысая! То есть не лысая, а наголо острижена, видно, достаточно давно, потому что волосы уже отрастали и кололись, как щетинка.
Господи, на кого я похожа?! Неудивительно, что мой Туманский куда-то свалил: кому нужен такой урод!
Я скинула с себя легкое одеяло и обнаружила, что на мне какая-то сиротская ночная рубашка из байки. Под ней явственно обозначилось то, из-за чего меня еще в школе дразнили Оглобля и Дрына. Из трех измерений у меня осталась только высота, мои почти сто восемьдесят сантиметров.
Зеркало! Дайте зеркало! Я не знала, кто меня обкорнал, я понятия не имела, сколько я пролежала под капельницами и вообще что со мной произошло, но поднимите любую из нас из гроба, и о чем мы возопим прежде всего? Дайте зеркало!
Чтобы оплакать самою себя, но убедиться в том, что что-то все-таки осталось, и если осталось, то что с этим делать?
Я собралась с силенками, спустила ноги с постели и постаралась нашарить меховушки. Тапок на своем месте не было. От слабости закружилась голова, но я все же сползла с кровати, утвердилась на шатких ногах и, держась за стенку, пошла к зеркалу. Ковер был слишком мягкий и толстый, ноги утопали в нем, как в траве, я злилась, не находя твердой опоры.
