Лэд - [86]
После этого Лэд захотел рассказать Хозяйке о сражении. Очень слабо, но очень настойчиво он «заговорил». Тон его повести порой снижался до грозного рыка, когда речь заходила о боевых подвигах, а потом опять возвращался к щенячьему визгу.
Лэд славно потрудился в тот день, и хотел аплодисментов. Он много страдал, боль все еще терзала его тело, поэтому ему требовались сочувствие и ласка. В конце концов он уснул.
Только через две недели Лэд смог встать на лапы и еще через две — выйти из дому без посторонней помощи. И потом настало теплое весеннее утро, когда ветеринар объявил, что здоровью колли больше ничего не угрожает.
Пес был очень худым, очень слабым, с белоснежной мордой и с видом старого, старого человека, чье хрупкое тело поддерживается только царственным достоинством. Но он был живым.
Медленно он двинулся от своей «пещеры» под пианино к открытой входной двери. Волчок, весь месяц находившийся в черной немилости, в этот момент шел через гостиную на веранду. У порога две собаки оказались одновременно.
Очень уважительно, почти угодливо Волчок посторонился, уступая Лэду дорогу.
Его родитель прошел мимо, даже не глянув на Волчка. Но шаг Лэда сразу стал тверже и увереннее, и он высоко поднял величественную голову.
Потому что Лэд понял: он все еще король!
Послесловие
Истории о Лэде, напечатанные в разных журналах, были встречены с неожиданно теплым интересом. Ко мне стали приходить письма из Европы, от солдат и моряков, от множества детей, от мужчин и женщин со всех концов света.
Очень мало кто из авторов тех писем хвалил сами истории. Но все они хвалили Лэда, что радовало меня гораздо сильнее. И более сотни моих корреспондентов хотели знать, существовал ли Лэд на самом деле и правдивы ли все мои истории.
Возможно, вам тоже будет небезынтересно узнать о нем немного больше.
Да, Лэд — реальная собака, лучшая собака из всех, которых я встречал до сих пор. И ключевые события почти всех моих рассказов о Лэде абсолютно правдивы. Это и объясняет в значительной степени их популярность среди читателей.
После «Дня Битвы» Лэд прожил еще два с лишним года — по-прежнему доблестный духом, великий сердцем, бесконечно мудрый, по-прежнему признанный правитель Малого народца, населяющего Усадьбу.
Потом, теплым сентябрьским утром 1918 года он растянулся в самом прохладном и тенистом углу веранды, чтобы поспать. И пока он спал, его великодушное сердце тихо перестало биться. Он не ведал боли, недомоганий и прочих тягостных спутников глубокой старости. Ему выпало прожить целых шестнадцать лет, до краев наполненных счастьем и любовью.
Разумеется, такая смерть не давала оснований ни для глупого горя, охватившего нас, ни для мрачного уныния, которое заволокло Усадьбу. Это было абсолютно неуместно, если не сказать сентиментально. Признаю это без спора. Должно быть, поэт-священник Уильям Вудс, автор стихотворения «Двор поместья», познал то же горькое чувство утраты, что и мы, и отразил его в строках:
Мы похоронили Лэда в залитой солнцем лощине, бывшей его излюбленным местом отдыха под открытым небом, рядом с домом, который он так долго и доблестно охранял. Вместе с ним мы опустили в могилу его Красный крест и Синий крест — почетные награды за деньги, которые были собраны от его имени. Над его головой мы установили низкую гранитную плиту, на которой была высечена пара строк.
Хозяйка хотела, чтобы надпись гласила: «Любимейшей Собаке!». Я предложил «Собаке, Созданной Богом». Но потом от обеих эпитафий мы отказались. Не захотели унижать память нашего дорогого друга словами, над которыми посмеются более трезвомыслящие люди. И поэтому на граните появились такие слова:
«Лэду, псу благородных кровей и благородной души».
Некоторым очень умным людям известно, что у собак нет души, и наше наивное посвящение даст им достаточно поводов для насмешки. Но никто из тех, кто знал Лэда, не станет над этим смеяться.
Альберт Пэйсон Терхьюн
«Солнечный берег»
Помптон-лейкс
Нью-Джерси
