Лэд - [43]

Нет, Лэдом двигало отнюдь не сочувствие к Типперэри; к вздорной персидской кошке он всегда относился с нескрываемой прохладцей. Сомнительно даже, что он вполне понимал намерение Морти.

Зато одну вещь он понимал совершенно четко: глупый ребенок направляется прямо к огню. Как поступали многие мудрые псы до него и будут поступать после, Лэд бесшумно встал между огнем и ребенком — лохматая стена выросла между несмышленышем и опасностью.

Однако гнев так неудержимо влек Мортимера к камину, что собака успела остановить его, когда мальчика от огня отделяло всего восемнадцать дюймов.

Жар горящих бревен на таком расстоянии был почти нестерпим. Он проникал через толстую шубу Лэда и жег нежную кожу. Но словно скала стоял он на месте.

Когда дорогой сердцу Мортимера план зажарить котенка сорвался, он удвоил громкость воплей. Спина Лэда была выше, чем глаза ребенка. Тем не менее Морти попытался перебросить кошку в огонь через этот неподвижный барьер.

Типперэри не долетела до цели. Она приземлилась на собачьи плечи, впившись в них иглами когтей, спрыгнула на пол, а потом взмыла на верх книжной полки и оттуда оскорбительно зашипела на мучителя.

Огонь интересовал Мортимера лишь постольку, поскольку в нем можно было произвести сожжение кошки, но когда оказалось, что к камину его не пускают, он немедленно захотел к нему пробраться.

Сначала он попробовал пойти в обход, вокруг морды Лэда. Собака сделала шаг вперед и опять преградила путь. Морти обезумел от злости на эту новую помеху — его крики переросли в непрерывный рев, который и достиг ушей взрослых там, на газоне.

Мальчик налетел на Лэда и стал изо всех сил колотить его кулаками, впивался зубами в спину, дергал и рвал густой мех, топал ботинками по тонким белым лапам, пинал в ребра и нежное брюхо.

Ни на мгновение не прекращая воплей, Морти бил собаку, которая спасала его от гибели. Лэд стоял не шелохнувшись. Пинки, удары, укусы и вырывание волос были неприятны, но терпимы. А вот жар нет. Комнату наполнял запах паленой шерсти, однако Лэд стоял как вкопанный.

Наконец в гостиную ворвалась спасательная экспедиция с Фермером с Уолл-стрит во главе.

Немедленно придя к заключению, что кровь на руке сына — это след от укуса Лэда, разъяренный отец подхватил стул и собрался свершить возмездие.

Лэд видел его приближение. Когда в него полетела деревянная конструкция, он со скоростью, на которую способны только колли, вильнул в сторону. Стул приземлился всего в дюйме от пса и раскололся на щепки. И стул это был не простой, а «чиппендейл», доставшийся Хозяйке от прабабушки.

Впервые в жизни, впервые за все годы безупречного поведения Лэд нарушил Закон гостей и зарычал на того, кого Хозяин и Хозяйка принимали в Усадьбе как гостя. Нет, ну не может быть гостем этот толстобрюхий горлопан! Лэд посмотрел на своих богов с просьбой просветить его.

— Лежать, Лэд! — сказал Хозяин очень мягко, срывающимся голосом.

Лэда это озадачило, но он послушно опустился на пол.

— Этот стервец хотел убить моего мальчика! — бушевал Фермер с Уолл-стрит. Он подхватил на руки воющего Морти, чтобы определить тяжесть ранения.

— Он мой гость! Он мой гость! ОН МОЙ ГОСТЬ! — внушал себе Хозяин снова и снова. — Господи, помоги мне не забыть, что он мой ГОСТЬ!

Вперед вышла Хозяйка.

— Лэд скорее погибнет, чем обидит ребенка, — провозгласила она, стараясь не думать о сломанном фамильном стуле. — Он обожает детей. Давайте-ка я сама посмотрю на руку Морти. О, так это же след от когтей! Его поцарапала кошка!

— Та плотивная коска поцалапала меня! — заходился в реве Морти. — Убей ее, папа! Я сам хотел. Я хотел блосить ее в огонь. А гадкая собака не дала мне! Убей ее, папа! Собаку тозе убей!

Хозяин так и разинул рот.

— Почему бы тебе не сходить к загону, дорогой? — поспешила вставить Хозяйка. — Надо проверить, как там овцы. И возьми с собой Лэда.

Лэд, единственный из всех псов Усадьбы, имел право находиться в доме днем и ночью, в том числе в недоступной для других животных столовой. Остаток того дня он не пользовался своей высокой привилегией, а держался подальше от дома — растерянный, несчастный, по-прежнему страдающий от ожогов, несмотря на то что Хозяин обработал их мазью.

Весь вечер Фермер с Уолл-стрит многоречиво описывал несравненные качества своих овец и выражал уверенность в их сокрушительной победе над остальными участниками ярмарки. Когда он наконец согласился отправиться спать, на Усадьбу спустилась тишина.

В черный час перед самым рассветом эта тишина взорвалась сразу в нескольких местах — взорвалась чудовищной какофонией, которая напрочь разогнала всякий сон.

Это была смесь ора, блеяния, лая и топота множества ног. Звук возник разом и на полную громкость, продлился несколько секунд и потом замер.

Но к этому моменту все, кто был в Усадьбе, подскочили с постелей. Набросив кое-какую одежду, обитатели дома спешно спустились на первый этаж. Там уже буянил Фермер с Уолл-стрит — ломал дверной засов, не в силах разгадать его секрет.

— Это же мое стадо! — закричал он при виде хозяев. — Ваш чертов пес добрался-таки до него! Я слышал, как блеяли бедняжки, и слышал, как он рычал на них. Они обошлись мне…