Лёд - [4]

– Ну… так…

– Опять влип? В обезьяннике?

– Да нет…

– А где ты?

– Ну, мы на концерте были вчера с Головастиком. На Горбушке. Ну, и, короче, я у него остался.

– А позвонить не мог?

– Да как-то… замотались там… у него бардак такой дома…

– Опять поддавали?

– Да нет, слегка пива выпили.

– Лоботрясы. А мы обедать садимся. Ты приедешь?

– Я… ну, мы тут погулять хотим пойти.

– Куда?

– В парк… у него тут. С собакой он хочет.

– Как хочешь. У нас курица с чесноком. Все съедим.

– Я постараюсь.

– Не застревай там.

– Ладно…

Лапин отключил мобильный. Потрогал шею. Откинул одеяло. Он был голый.

– Бля… а где трусы? – Он потрогал свой член.

В грудине остро и больно кольнуло. Он поморщился. Прижал руку к повязке:

– Сука…

Медсестра осторожно открыла дверь:

– Закончил?

– Да… – Он поспешно накинул на себя одеяло.

Она вошла.

– А где моя одежда? – Лапин морщился. Тер шину.

– Болит? – Она снова села на край кровати.

– Стрельнуло…

– У тебя небольшая трещина грудины. Стяжку придется поносить. От усилий, поворотов может резко болеть. Пока не срастется. Это нормально. На грудную клетку гипс не кладут.

– Почему? – шмыгнул он носом.

– Потому что человеку нужно дышать, – улыбнулась она.

– А где моя одежда? – снова спросил он.

– Тебе холодно?

– Нет… просто я… голым не люблю спать.

– Правда? – искренне смотрела она. – А я – наоборот. Не засну, если на мне что-то надето. Даже цепочка.

– Цепочка?

– Ага. Вот, – она сунула руку за отворот халата, достала цепочку с маленькой золотой кометой. – Каждый раз на ночь снимаю.

– Интересно, – усмехнулся Лапин. – Такая чувствительная?

– Человек должен спать голым.

– Почему?

– Потому что рождается голым и умирает голым.

– Ну, умирает не голым. В костюме. И в гробу.

Она убрала цепочку.

– Человек не сам надевает костюм. И в гроб не сам ложится.

Лапин ничего не ответил. Смотрел в сторону.

– Хочешь поесть?

– Я хочу… мне надо… мою одежду. В туалет сходить.

– Помочиться?

– Угу…

– С этим нет проблем. – Она наклонилась. Достала из-под кровати белое пластиковое судно.

– Да нет… я не… – криво улыбнулся Лапин.

– Расслабься. – Она быстро и профессионально всунула судно под одеяло.

Прохладный пластик прикоснулся к бедрам Лапина. Ее рука взяла его член. Направила в патрубок.

– Слушай… – Он потянул к себе колени. – Я ведь не паралитик еще…

Ее свободная рука остановила его колени. Нажала. Уложила на кровать.

– Здесь нет никакой проблемы, – мягко и настойчиво произнесла она.

Лапин смущенно засмеялся. Посмотрел на «ОМ». Потом на лилию в вазе.

Прошло полминуты.

– Урал? Так ты хочешь или нет? – с мягким укором спросила она.

Лицо Лапина стало серьезным. Он слегка покраснел. Член его вздрогнул. Моча бесшумно потекла в судно. Медсестра умело придерживала член.

– Ну вот. Как просто. Ты никогда не мочился в судно?

Лапин мотнул головой. Моча текла.

Медсестра протянула свободную руку. Взяла со столика с напитками салфетку.

Лапин закусил губу и осторожно вдохнул.

Струя иссякла. Медсестра обернула член салфеткой. Осторожно вынула потеплевшее судно из-под одеяла. Поставила под кровать. Стала вытирать член.

– Ты родился с голубыми глазами? – спросила она.

– Да. – Он исподлобья посмотрел на нее.

– А я родилась с серыми. И до шести лет была сероглазой. И отец повел меня на свой завод. Показать какую-то чудесную машину, которая собирала часы. И когда я ее увидела, я просто окаменела от счастья. Она так работала, так потрясающе работала! Не знаю, сколько я стояла: час, два… Пришла домой, завалилась спать. А на следующее утро мои глаза поголубели.

Член Лапина стал напрягаться.

– Ресницы черные. И брови, – разглядывала она его. – Ты, наверно, любишь нежное.

– Нежное?

– Нежное. Любишь?

– Я… вообще-то… – сглотнул он.

– У тебя были женщины?

Он нервно усмехнулся:

– Девки. А у тебя были женщины?

– Нет. У меня были только мужчины, – ответила она спокойно, выпуская из рук его член. – Раньше. До того, как я проснулась.

– Раньше?

– Да. Раньше. Сейчас мне не нужны мужчины. Мне нужны братья.

– Это как? – Он подтянул к себе колени, загораживая свой напрягшийся член.

– Секс – это болезнь. Смертельная. И ей болеет все человечество. – Она убрала салфетку в карман халата.

– Да? Интересно… – усмехнулся Лапин. – А как же – нежность? Ты же про нее говорила?

– Понимаешь, Урал, есть нежность тела. Но это ничто по сравнению с нежностью сердца. Проснувшегося сердца. И ты это сейчас почувствуешь.

Дверь открылась.

Вошла женщина в белом махровом халате: 38 лет, среднего роста, полная, темно-русые волосы, голубые глаза, лицо круглое, некрасивое, улыбчивое, спокойное.

Лапин прижал к груди дрожащие колени. Потянулся за одеялом. Но одеяло было в ногах.

Медсестра встала. Подошла к женщине. Они бережно поцеловались в щеки.

– Я вижу, вы уже познакомились. – Вошедшая с улыбкой посмотрела на Лапина. – Теперь моя очередь.

Медсестра вышла. Бесшумно притворила за собой дверь.

Женщина смотрела на Лапина.

– Здравствуй, Урал, – произнесла она.

– Здравствуйте… – отвел глаза он.

– Я Мэр.

– Мэр? Чего?

– Ничего, – улыбнулась она. – Мэр – мое имя.

Она скинула халат. Голая шагнула к Лапину. Протянула полную руку:

– Встань, пожалуйста.

– Зачем? – Лапин исподлобья смотрел на ее большую отвислую грудь.