Лед под ногами - [11]
Лучше бы это произошло в воскресенье, а не вечером в субботу. В воскресенье он, наверное, был бы даже рад такому вообще-то малоприятному, но необычному происшествию.
Сидел за компьютером, сжимая в правой руке мышку, а левой осторожно подавливая на клавиши, стараясь провести своего героя мимо сторожевых вышек фашистов, чтобы взорвать склад с боеприпасами. И в этот момент в дверь позвонили.
На площадке стояла немолодая женщина в очках и потертой лисьей шапке, пальто накинуто на плечи, а под ним странная, резиновая, кажется, кофта. Или комбинезон…
Радостно глянула на Чащина, потом на номер квартиры и изобразила удивление:
– Ой, это шестьдесят седьмая! Простите. Нам в шестьдесят девятую…
– И тут же сменила тон с извиняющегося на просительный: – Молодой человек, вы бы не могли помочь? Если все равно так случилось…
Соседку вашу спустить.
– В смысле?
– Я из “скорой помощи”. Врач. Соседку вашу госпитализируем. Из шестьдесят девятой. А некому… Ее спустить надо. В машину.
– Ну ладно, хорошо. – Чащин стал прикрывать дверь; женщина схватилась за ручку.
– Вы правда поможете?
– Ну да. Оденусь только.
Их дом был зигзагообразной формы. В каждом крыле по четыре квартиры, а в центре этажа-зигзага – лифт. Соседей в своем крыле Чащин знал в лицо, а в другом ни разу не бывал, даже никогда не заглядывал.
Конечно, сталкивался с кем-нибудь из его обитателей у лифта, но утверждать, что этот человек живет в такой-то квартире, а этот – в такой-то, не мог. Шестьдесят девятая находилась не в его отсеке.
Чужая, неизвестная территория.
Шагнул – дверь была настежь – в темную, забитую коробками, палками, мешками прихожую, и тут же попятился обратно. Пахло тяжело, удушливо прелью, лекарствами, чем-то скисшим, гниющим. К тому же увиделась часть комнаты, как раз та, где одевали старуху. Чащин ее узнал – раньше постоянно торчала на лавочке возле подъезда. Сейчас над ней, сидящей на табуретке, хлопотал сухощавый, седоватый мужчина, тоже уже почти старик, – пытался вдеть старухины руки в рукава кофты.
Рядом – врачиха с ворохом одежды. Оба тихо, зловеще приборматывали, будто читали молитву для мертвых, старуха же при каждом прикосновении к себе стонала, но стонала не горлом, а как-то утробно, глубинно… Казалось, это из нее вытекает удушливый, отравленный, заразный запах.
На площадке Чащин несколько раз с силой хыкнул, стараясь выбить из легких воздух квартиры. Прислонился к стене, прикрыл глаза… Может, сбежать? При чем он-то здесь? Вернуться к себе, запереться…
Скрежетнули замки в двери с номером семьдесят два. На пороге появился молодой – хм, тоже молодой – человек в хорошем пальто и тренировочных синих штанах, в кроссовках. Увидел Чащина, приостановился.
– Что, там?.. – кивнул на открытую дверь.
Чащин пожал плечами. Молодой человек обернулся:
– Я сейчас, зая. Замкнись.
– Побыстрей только. Ладно? – приятный, почти детский голос в ответ.
Чащину представилась миниатюрная девушка в халатике. Слегка припухшее от долгого сна личико, гладкие ноги, теплая ложбинка между грудей. Коротко, больно кольнуло что-то похожее на тоску. И тут же исчезло: вспомнил – встречал несколько раз возле лифта и у мусоропровода. Ничего хорошего…
Стояли с молодым человеком**почти напротив друг друга, стараясь глядеть в разные стороны, друг друга не замечать, и одновременно друг друга изучали, отмечали каждое движение. Как в коридоре поликлиники или в ГАИ…
“А можно познакомиться, – неожиданно пришла Чащину мысль. – Тоже наверняка сидит где-нибудь в офисе. Не грузчик, по крайней мере, из универсама… В гости ходить то ко мне, то к нему… к ним. Футбол вместе смотреть”. Он усмехнулся этой идее; молодой человек вздрогнул, метнул на него взгляд и уставился куда-то под потолок.
Переступил с ноги на ногу.
Шаги в шестьдесят девятой. Торопливые, сбивчивые. Лицо врачихи.
– Ой, хорошо как! Молодцы, ребята!.. Проходите-проходите, мы готовы.
Квартира была когда-то, кажется, уютной. Широкая и высокая, от потолка до пола, стенка с остатками сервизов и хрусталя, огромный телевизор “Рубин” с фанерными боками, толстоногий обеденный стол, диван, кресло. На полу бесцветный от соринок ковер… Но все это было загромождено бесчисленными коробками и мешками, кусками линолеума. И пахло, как и в прихожей, – едко, тошнотворно; так пахнет от бомжей в подземных переходах.
– Спасибо вам, парни, спасибо! – залепетал полустарик и потянул старуху с табурета: – Давай, подымайся. Пошли.
Старуха, белоголовая, с розовыми проплешинами, нетолстая, но оплывшая, застонала. Показалось, осела еще грузнее.
– Ребята, берите ее под руки, – стала руководить врачиха. – Совсем сил у нее нету. До машины бы довести хоть как-нибудь.
Чащин подошел с правой стороны и взял за предплечье. Молодой человек
– слева. Приподняли. Сделали шаг к двери. Старуха не шагнула, а стала валиться вперед. Чащин сжал ее крепче обеими руками, а молодой человек поступил смелее – обхватил старуху за поясницу.
Она сдавленно стонала, подбородок дрожал, но – Чащин с жутью чувствовал это – ни одна мышца, жилка в ее руке не напрягалась. Там, под кожей, было не по-живому мягко. И, казалось, стоит потянуть сильнее – рука оторвется, как крыло разваренной курицы.
«Елтышевы» – семейный эпос Романа Сенчина. Страшный и абсолютно реальный мир, в который попадает семья Елтышевых, – это мир современной российской деревни. Нет, не той деревни, куда принято ездить на уик-энд из больших мегаполисов – пожарить шашлыки и попеть под караоке. А самой настоящей деревни, древней, как сама Россия: без дорог, без лекарств, без удобств и средств к существованию. Деревни, где лишний рот страшнее болезни и за вязанку дров зимой можно поплатиться жизнью. Люди очень быстро теряют человеческий облик, когда сталкиваются с необходимостью выживать.
Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», сборников короткой прозы и публицистики. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист «Русского Букера» и «Национального бестселлера». Главный герой нового романа «Дождь в Париже» Андрей Топкин, оказавшись в Париже, городе, который, как ему кажется, может вырвать его из полосы неудач и личных потрясений, почти не выходит из отеля и предается рефлексии, прокручивая в памяти свою жизнь. Юность в девяностые, первая любовь и вообще – всё впервые – в столице Тувы, Кызыле.
В новой книге Романа Сенчина две повести – «У моря» и «Русская зима». Обе почти неприкрыто автобиографичны. Герой Сенчина – всегда человек рефлексии, человек-самоанализ, будь он мужчиной или женщиной (в центре повести «Русская зима» – девушка, популярный драматург). Как добиться покоя, счастья и «правильности», живя в дисбалансе между мучительным бытом и сомневающейся душой? Проза Сенчина продолжает традицию русской классики: думать, вспоминать, беспокоиться и любить. «Повести объединяет попытка героев изменить свою жизнь, убежать от прошлого.
Серия «Перемены к лучшему» — это сборники реальных позитивных историй из жизни современных писателей. Забыть свою первую любовь невозможно. Была ли она счастливой или несчастной, разделенной или обреченной на непонимание, это чувство навсегда останется в сердце каждого человека, так или иначе повлияв на всю его дальнейшую жизнь. Рассказы из этого сборника совершенно разные — романтичные, грустные, смешные, откровенные… они не оставят равнодушным никого.
Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», «Информация», многих сборников короткой прозы. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист премий «Русский Букер», «Национальный бестселлер». Слом, сбой в «системе жизни» случается в каждой истории, вошедшей в новую книгу Романа Сенчина. Остросоциальный роман «Елтышевы» о распаде семьи признан одним из самых важных высказываний в прозе последнего десятилетия. В повестях и рассказах цикла «Срыв» жизнь героев делится на до и после, реальность предлагает пройти испытания, которые обнажат темные стороны человеческой души и заставят взглянуть по-другому на мир и на себя.
У Романа Сенчина репутация автора, который мастерски ставит острые социальные вопросы и обладает своим ярко выраженным стилем. Лауреат и финалист премий «Большая книга», «Русский Букер», «Национальный бестселлер», «Ясная Поляна».В новом романе «Зона затопления» жителей старинных сибирских деревень в спешном порядке переселяют в город – на этом месте будет Богучанская ГЭС. Автор не боится параллели с «Прощанием с Матерой», посвящение Валентину Распутину открывает роман. Люди «зоны» – среди них и потомственные крестьяне, и высланные в сталинские времена, обретшие здесь малую родину, – не верят, протестуют, смиряются, бунтуют.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.