Лёд моих диких снов - [23]

В трубке повисла пауза.

- Я тебя правильно понял, Архипов, ты всё-таки слинял в армию?

- Частично. Не о том вопрос.

- У тебя контузия? Слишком бойко отвечаешь для пострадавшего.

- Не у меня. Так Вы мне поможете, док?

- А что с профильными специалистами? Или ты мне настолько доверяешь, Архипов?

- Нет здесь профильных. Было бы иначе, я бы Вас не беспокоил.

- Даже не буду вдаваться в подробности о твоём местонахождении, пациент.

- И на том спасибо.

- Какой степени контузия?

- Об этом объективно судить не могу. Обследования не проводились.

- Общую картину обрисуй. Какое лечение предпринимают?

Вкратце описав ситуацию Семыча, получил развернутый метод лечения.

- Помни, Архипов, главное – не навредить, - подытожил врач с усталым вздохом и отключился.

____________________________________

Дни, пропитанные сонным коматозом, закончились. Воодушевление, с которым я занялся Семычем втихаря от санитарки, вернуло в мою душу немного спокойствия. Он не шел на поправку, это правда. Но прогресс был. Не явным, но заметить его я мог.

Глава 5

Как-то вечером в казарму наведался Старшина, застав всех врасплох.Мержинский резво сгреб карты в кучу и засунул под тумбочку.

- Все в сборе?

- Кроме постовых, - отозвался Сепуха, скидывая последнюю карту.

- Хрен с ними. Кто не успел – тот в дураках, - поделился Старшина, затаскивая деревянный ящик.Следом двое караульных внесли подносы с нехитрой снедью.

- Праздник какой-то?

- Кому праздник, а кому полвека.

- Поздравляем, - отчеканили хором, вытянувшись по струнке.

- Под трибуналом поздравлять такими темпами будете. Чего орете?

- За полвека – по полста не плохо бы...

- Запомни, Морж: алкоголики всегда ищут повод выпить и утешение, что выпили по поводу.

- А на войне и повода не нужно.

- Повода и войне не нужно.

- Сегодня-то хоть...

Старшина махнул рукой и вытащил из ящика бутылку. Разлил по кружкам и опомнился.

- Просчитался. Тебе-то нельзя, - напомнил Сёмычу.

- Один раз ... можно.

Сёмыч слегка подался вперёд и плохо слушающейся рукой вцепился в ручку кружки.Мозг его по-прежнему плавал где-то в глубинах сознания. Редкие просветления сами по себе были для нас праздником, как и тихие спокойные ночи.По большому счету он молчал, но хотя бы двигался, более-менее сносно себя обслуживая.

- Пожелать ... тебе хочу. Вернуть ... их ... матерям живыми.

Старшина посмотрел на него исподлобья. После обвел каждого взглядом.

- Пусть так и будет.

______________________________________

- Чего к ней жмешься, как к бабе? - Изрядно захмелев, именинник перевел блестящие глаза на Антона, обнимающего свою исписанную ленинградку. - На кой черт вы сюда явились, музыканты–балагуры? Патронам песни петь? Или байки танкам травить? Давай, заводи шарманку. Артист, мать твою...

Господа, офицеры,

По натянутым нервам...

... И так до бесконечности.

По-пьяни, как я узнал позднее, Старшина ловил клин. И от лишних "полста" зависал на грани реальности.Всё начиналось с "Офицеров" и заканчивалось воспоминаниями о Чечне.

- .. Придёт одна смерть в парандже, а потом грузом 200 весь взвод домой летит. У кого ноги нет, кто по пояс, а кого вообще внутри нет. Потому, что и собирать нечего...

- Слушай, завязывай, - попросил Сепуха.

Старшина вскинул на него мутный взгляд. Долго и тщательно рассматривал, словно пытаясь вспомнить, кто он такой и что вообще здесь делает.

- А что ты скалишься? - Наконец поинтересовался он. - Думаешь, здесь по другому будет? Кого растяжкой зацепит. Кто на "лепесток" наступит.

- Иди воздухом подыши.

- Пошли покурим, Старшина.

Он усмехнулся, глядя в свой бокал. Кивнул и поднялся.

- Думаешь, контуженный? - Спросил, когда мы вышли на улицу. - Не контуженный. Другой жизни просто не знаю. Страшно и не понятно там, на гражданке.

- А здесь не страшно?

- За себя – нет. За вас страшно. У меня-то там никого не осталось. Мать от инфаркта скончалась, когда меня из запаса в Грозный вызвали. Отец в тюрьме закончил. А с семьёй так и не сложилось. Дураком становлюсь, как выпью, - он опустил голову, словно извиняясь за порыв откровенности. - Не отпускает Чечня. Грузом лежит.

Сквозь дым своей сигареты он впился в меня долгим, тяжёлым взглядом. В котором, как мне показалось, я уловил тень знания будущего. Нашего общего здесь будущего.

- Сколько тебе, боец?

- Двадцать четыре.

- Что, жизнь не в радость была?

- Шило на мыло поменял.

- Кем на гражданке-то был?

- Скажу, бандитом, поверишь?

- Убивал?

- Не доводилось.

- Когда убьешь – поверю. Вот тогда и поймёшь. И меня, и Сёмыча того. И что смысла во всем этом нет. А на гражданку вернёшься либо контуженым, либо сопьешься.

В словах его было что-то такое, что натолкнуло на мысль о неотвратимости ещё не начавшегося действа. Не начавшегося, но уже запустившего механизм.

- Думаешь, вернусь?

- Вернёшься. Только рад не будешь, что вернулся. Как они все перед глазами пройдут...

- Не рано хоронишь, Старшина?

Он сделал глубокую затяжку и вышвырнул окурок в снег.

- До половины ещё не дошло, что это не армия, где всё чётко и ясно. Отслужил – вернулся.Попрут на нас и передохнем все. Поминай, как звали. Бессмысленная война. Бессмысленные жертвы...Если хватит потом сил жить по-человечески – считай, что повезло.