Лед - [97]

Гаспар Ферран посторонился, чтобы дать пройти Сервасу. Он был высокий и худой. Мартен заметил, что на его загорелом торсе с седыми волосами на груди нет ни капли жира, кожа такая же гладкая, как натянутый тент палатки, а соски коричневые, стариковские.

Ферран заметил его взгляд и заявил:

— Простите мне мой вид. Я собирался заняться йогой. Она очень помогла мне после смерти Алисы. Да, йога и буддизм.

От удивления Сервас совсем забыл, что отец Алисы был не рабочим или клерком, а учителем литературы. Наверное, во время многочисленных каникул он ездил по экзотическим местам: в Бали, Пхукет, на Карибские острова, в Рио-де-Жанейро или на Мальдивы…

— Я удивлен, что полиция снова проявляет интерес к этой истории.

— На самом деле мы расследуем обстоятельства смерти аптекаря Гримма.

Ферран обернулся. В его глазах отразилось удивление.

— Вы полагаете, есть какая-то связь между смертью Гримма и самоубийством моей дочери и остальных подростков?

— Это мы и хотим выяснить.

Гаспар Ферран подозрительно на него уставился.

— Сразу видно было, что никакой связи нет. Что вас заставило сделать такое предположение?

Он не так глуп. Сервас помедлил с ответом. Гаспар Ферран заметил его смущение, а также то, что они стоят напротив друг друга в тесном коридоре, он голышом, а его гость в зимней куртке.

Хозяин дома указал на открытую дверь гостиной и осведомился:

— Чай, кофе?

— Кофе, если вас это не затруднит.

— Ни в малейшей степени. Хотя сам я пью только чай. Садитесь, я сейчас приготовлю! — на ходу бросил он и исчез в кухне. — Чувствуйте себя как дома!

Сервас не ожидал такого теплого приема. По всей очевидности, отец Алисы любил гостей, даже сыщиков, один из которых опять пришел расспрашивать о гибели его дочери пятнадцать лет назад. Сервас огляделся. В комнате царил беспорядок. Как и в его собственном жилище, книги и журналы лежали повсюду: на столе, на кресле… Везде пыль. Гаспар Ферран жил один? Он овдовел или развелся? Видимо, этим объяснялась его готовность принять у себя гостей. Тут и там лежали проспекты Организации по борьбе с голодом. Сервас сразу узнал синий лозунг на сером фоне, он и сам был членом неформальной организации. На фотографиях отец Алисы был запечатлен на фоне джунглей или рисовых полей в компании людей, напоминавших не то южноамериканских, не то азиатских крестьян. Сервас догадался, что путешествия Гаспара Феррана состояли отнюдь не в том, чтобы валяться на Антильских пляжах, заниматься подводным плаванием или пить дайкири.

Мартен опустился на диван. Рядом с ним, на красивом табурете темного дерева в виде слона, лежала стопка книг. Сервас припомнил, что такие табуреты называются «эзоно дуа».

Из коридора поплыл запах кофе. В комнату вошел Ферран. В одной руке у него был поднос с двумя дымящимися чашками, сахаром и щипчиками для сахара, а в другой фотоальбом. Он поставил поднос на низкий столик и протянул альбом Сервасу.

— Вот, возьмите.

Мартен открыл альбом. Как он и ожидал, там были фотографии. Алиса в четыре года в педальном автомобиле. Девочка с матерью, худой, остроносой женщиной, похожей на Вирджинию Вульф. Алиса в десять лет играет в футбол с ребятами ее возраста, гонит мяч к воротам противника, и вид у нее отважный и решительный. Настоящий мальчишка. В то же время очаровательная, лучащаяся светом девочка. Гаспар Ферран присел на диван рядом с Сервасом. На голый загорелый торс он успел натянуть рубаху с воротничком а-ля Мао, из такого же небеленого льна, как и штаны.

— Алиса росла чудным ребенком. Уживчивая, всегда веселая, послушная… Это был наш солнечный лучик. — Ферран продолжал улыбаться, словно воспоминание об Алисе было для него приятным, а не болезненным. — Она была умница, имела способности к целой куче разных вещей: рисованию, музыке, языкам, спорту, литературе. Книги дочка буквально глотала. К двенадцати годам она уже знала, что будет делать дальше: станет миллиардершей, а потом раздаст все деньги тем, кто в них нуждается. — Гаспар Ферран как-то странно, хрипло хохотнул. — Мы так и не поняли, почему она это сделала. — На этот раз в голосе отца прозвучал надрыв, однако он снова заговорил: — Почему так? Почему от нас отрывают лучшую часть нас самих, а потом бросают, чтобы мы дальше с этим жили? Пятнадцать лет я задавал себе этот вопрос, а сегодня нашел ответ. — Ферран бросил на Серваса такой странный взгляд, что тот на миг усомнился, не повредился ли в уме отец Алисы. — Подобный ответ каждый обязан найти сам, внутри себя. Я хочу сказать, что никто не может этому научить или ответить за вас.

Гаспар Ферран сверлил Серваса острым взглядом, видимо желая удостовериться в том, что тот его понял. Сервасу стало очень не по себе.

— Но я вас совсем заморочил, — догадался хозяин. — Простите меня. Вот что значит жить одному. Моя жена умерла от скоротечного рака через два года после гибели Алисы. Итак, в ходе расследования убийства аптекаря вас заинтересовала волна подростковых самоубийств, произошедших пятнадцать лет назад. Почему?

— Никто из тех детей не оставил никакого письма с объяснением? — вместо ответа спросил Сервас.

— Нет. Но это еще не значит, что его не было. Я имею в виду объяснение. У всех этих самоубийств есть причина, и она очень проста. Ребята лишили себя жизни, потому что решили, что она не стоит того, чтобы ее продлевать.