Лед - [123]

«Плод фантазии», — подумал Сервас.

Он с разочарованием обнаружил, что плащи и капюшоны получились очень похоже, мертвые тела выглядели весьма реалистично, но лица четырех мужчин, распростертых на земле, не напоминали никого из знакомых. Ни Гримма, ни Перро, ни Шаперона… Это были какие-то одутловатые, чудовищные морды, карикатурные образы всех жестоких пороков, похожие на скульптуры кривляющихся демонов с кафедрального собора. Алиса намеренно исказила их черты, или же ни она, ни ее друзья ни разу не видели лиц своих мучителей? Те никогда не снимали капюшонов? Однако из рисунков и текста можно было почерпнуть довольно много информации. На картинках мужчин было всегда четверо. Значит, в группу насильников больше никто не входил. В дневнике имелся и ответ на вопрос, вставший после убийства Гримма: что означают сапоги? До сих пор было загадкой, почему они оказались на ногах аптекаря. Теперь загадке нашлось объяснение.

Эти сволочи появляются только в те ночи, когда гроза и ливень. Конечно, им надо, чтобы никто не приезжал в лагерь, когда они там хозяйничают. Кому же придет в голову поехать в долину ночью, да еще когда дождь льет как из ведра?

Эти мерзкие свиньи шлепают по грязи своими сапожищами, оставляют следы в коридорах и пачкают все, к чему прикоснутся.

Потом они ржут своими свинскими голосами, один из которых я узнала.

Прочтя последнюю фразу, Сервас вздрогнул. Он изучил тетради вдоль и поперек, но ни разу ему не встретилось ни одного намека на идентификацию мерзавцев. В тот момент он сосредоточился на других словах: «Они вершили свое дело по очереди». Эти слова его просто парализовали, и он не смог читать дальше, пока как следует не встряхнулся. Вчитываясь в некоторые пассажи дневника, он пришел к заключению, что насилие над Алисой было совершено только однажды, точнее, все произошло в одну ночь. Но не только она подверглась издевательствам в ту ночь. Насильники являлись в лагерь раз шесть за лето. Почему же девушка ничего никому не сказала? Почему никто из детей не поднял тревогу? По некотором размышлении Сервас предположил, что это связано со смертью одного из мальчиков. Он упал с обрыва. Может, это было предупреждение, пример в назидание остальным? Именно поэтому дети покончили с собой? Им угрожали смертью? Может, они стыдились и думали, что им никто не поверит? В те времена такие разоблачения были случаями редчайшими. На все эти вопросы дневник ответов не давал.

В нем были еще стихи, свидетельствующие о немалом таланте, как и рисунки, хотя для описания пережитого ужаса Алиса и не пыталась приблизиться к классическим образцам:

Это маленькое ТЕЛО, полное СЛЕЗ, — это Я?

Эта грязь, это пятно на полу, эта плесень — я?

Я гляжу в пол, уткнулась в него лицом,

И надо мной распростерлась тень мерзавца…

Что бы они ни творили, что бы ни говорили,

У них не получится разрушить во мне твердое зернышко,

Миндальный орех чистоты.

«Папа, а что такое ШЛЮХА?»

Это я спросила, когда мне было шесть лет. И вот вам ответ:

СВИНЬИ, СВИНЬИ, СВИНЬИ, СВИНЬИ.

Одна зловещая деталь сразу привлекла внимание Серваса. В изложении фактов Алиса часто упоминала треск капюшонов, когда насильники шевелились или передвигались.

Этот треск я не забуду никогда. Он всегда будет напоминать о том, что зло существует. Оно шумно о себе заявляет.

Последняя фраза повергла Серваса в глубокое размышление. Вчитавшись, он понял, почему не нашел в комнате Алисы ни дневника, ни других записей, сделанных ее рукой.

Я вела дневник, описывала в нем свою короткую жизнь день за днем. Я его порвала и выбросила. Какой смысл вести дневник после ЭТОГО? Грязь не только уничтожила мое будущее, но и навсегда замарала прошлое.

Он понял, что у Алисы не хватило духу выбросить тетрадь. Ведь только на этих страницах она могла открыто говорить о случившемся. Однако девушка хотела быть уверенной в том, что их не найдут родители. Отсюда и тайник… Возможно, она догадывалась, что родители не станут ничего трогать в комнате после ее смерти, по крайней мере, втайне на это надеялась, как и на то, что однажды дневник все-таки кто-нибудь найдет. Конечно, Алиса и представить себе не могла, что пройдет столько лет и на свет их извлечет совершенно незнакомый человек. В любом случае, она не выбрала месть, не кастрировала мерзавцев. Кто-то сделал это за нее. КТО? Отец, который до сих пор оплакивает смерть матери? Кто-то еще из родни? Или кто-нибудь из тех детей, что подверглись насилию, тот, кто не покончил с собой, а вырос и навсегда сохранил неутолимую жажду мести?

Закончив читать, Сервас отбросил дневник и вышел на балкон. Ему было нечем дышать. Эта комната, город, горы… Оказаться бы сейчас далеко отсюда.

Наскоро проглотив завтрак, он поднялся к себе. В ванной Сервас налил воды в стаканчик для чистки зубов и выпил сразу две таблетки из тех, что дал ему Ксавье. Его подташнивало, скорее всего, поднялась температура. Лоб покрылся испариной, возникло такое чувство, что выпитый кофе плещется в желудке. Он принял горячий душ, оделся, взял мобильник и вышел из номера.

Свой «чероки» Сервас припарковал чуть поодаль, напротив магазина, торговавшего ликерами и сувенирами. Нудный, холодный дождь барабанил по снегу, и улицы наполнились шумом воды в противоливневых желобах. Усевшись за руль джипа, он позвонил Циглер.