Лед - [110]

Циглер догнала его на крыльце и поинтересовалась:

— Что будем делать?

Сервас огляделся. Дом стоял на фундаменте из песчаника, в котором по обе стороны крыльца виднелись два подвальных окошка. Пролезть через них было нельзя: их защищали крепкие железные решетки. А вот ставни на окнах первого этажа были открыты. В углу сада, за кустами он заметил маленький домик для инвентаря, похожий на шалаш. Сервас спустился с крыльца и направился к домику. Замка на двери не было. Сервас вошел внутрь. Запах разрыхленной земли, в глубине у стены грабли, лопаты, цветочные ящики, лейка, тачка, лестница… Мартен вернулся к дому с алюминиевой лестницей под мышкой, приставил ее к фасаду и взобрался до уровня окна.

— Что ты хочешь делать?

Не отвечая, он засучил рукав и ударил кулаком в стекло. Это пришлось сделать дважды.

Потом, все так же не опуская рукава, Сервас вынул осколки стекла, просунул руку внутрь, повернул шпингалет и распахнул окно. Он ожидал, что завоет сирена сигнализации, но этого не случилось.

— Ты в курсе, что из-за того, что сейчас сделал, адвокат может аннулировать всю процедуру? — крикнула Циглер, стоя внизу возле лестницы.

— На данный момент самое неотложное — убедиться, что Шаперон жив, а не позволить его приговорить. Скажем, что окно было разбито и мы этим воспользовались…

— Не двигаться!

Они разом обернулись. Чуть ниже по аллее, между двумя пихтами, виднелся ствол ружья, направленный на них.

— Руки вверх! Ни с места!

Вместо того чтобы подчиниться, Сервас сунул руку в карман, достал удостоверение и стал спускаться с лестницы.

— Напрасно стараешься, старина. Полиция.

— С каких это пор полиция проникает в дома граждан со взломом? — спросил человек, опуская ружье.

— С тех самых пор, как ее вынудили это делать, — отозвался Сервас.

— Вы ищете Шаперона? Его нет дома. Уже два дня мэра нигде не видно.

Сервас быстро раскусил, что это за персонаж: самозваный консьерж, столь милый сердцу Сен-Сира. Такие имелись почти на каждой улице. Они вмешивались в жизнь соседей только лишь потому, что те поселились рядом с ними. По этой причине подобные личности присваивали себе право следить, заглядывать за изгородь и шпионить, особенно если объект был, с их точки зрения, подозрителен. В разряд таковых у самозваных консьержей обычно попадали гомосексуальные пары, матери-одиночки, робкие и скрытные старые холостяки, а главное, те, кто их в упор не замечал и не разделял навязчивых идей. Они бывают весьма полезны при опросах соседей. Сам же Сервас испытывал к этому типу людей глубокое презрение.

— Ты не знаешь, куда он уехал?

— Нет.

— А что он за человек?

— Шаперон? Хороший мэр. Порядочный человек. Вежливый, постоянно улыбается, всегда найдет доброе слово, остановится и поговорит. Умная голова, не то что некоторые.

Он указал на дом, стоявший ниже по улице. Сервас догадался, что «некоторые» стали излюбленной мишенью самозваного консьержа. Мартен почти наверняка был уверен, что помянутые персоны не могли бы стать фигурантами жалобы по поводу сексуального шантажа. С этими самозваными консьержами была просто беда. Они навязывали свои услуги и часто ошибались объектом. Как правило, такие личности действовали парами: муж и жена, и такие дуэты представляли собой грозную силу.

— Что происходит? — спросил человек с ружьем, не скрывая любопытства. — После всех этих происшествий все закрылись в домах. Кроме меня. Если явится этот псих, уж я его встречу…

— Спасибо, — сказал Сервас. — Иди домой.

Тот что-то проворчал, повернулся спиной и крикнул через плечо:

— Если вам понадобятся какие-нибудь сведения, я живу в доме номер пять! Моя фамилия — Лансоннер!

— Не хотела бы я иметь такого соседа, — сказала Циглер, глядя ему вслед.

— Тебе надо больше интересоваться ими, — заметил Сервас. — Среди них обязательно такой найдется. Они есть повсюду. Пошли!

Он поднялся по лестнице и через разбитое окно пролез в дом.

Под подошвами хрустели осколки стекла. Кожаный диван, ковры на паркете, стены обшиты панелями, все тонет в полумраке. Сервас нашел выключатель и включил люстру под потолком. Наверху лестницы показалась Циглер и занесла ногу над подоконником. За ее спиной сквозь деревья просвечивали огоньки долины. Она огляделась. По всей видимости, они попали в кабинет Шаперона или его бывшей жены. Этажерки и полки с книгами, на стенах старинные фотографии, на них — горные пейзажи, пиренейские деревни начала прошлого века, улицы, по которым в фиакрах едут мужчины в роскошных шляпах. Сервас вспомнил, что были времена, когда на пиренейских водных курортах, популярных наравне с Шамони, Сен-Морицем или Давосом, собирался весь цвет парижского общества.

— Надо попытаться найти Шаперона, если только его тоже где-нибудь не повесили, — сказал Сервас. — Придется все здесь перерыть.

— Что будем искать?

— Узнаем, когда найдем.

Он вышел из кабинета. Дальше шел коридор, в глубине которого виднелась лестница.

Сервас принялся одну за другой открывать двери. Гостиная. Кухня. Туалеты. Столовая.

На лестнице шум шагов заглушал старый ковер, крепившийся металлическими уголками. Лестничная клетка, как и кабинет, была обшита светлым деревом. По стенам развешаны старые ледорубы, кошки, кожаные ботинки, лыжи — все то, что раньше составляло экипировку альпиниста и лыжника в горах. Сервас остановился перед одним снимком. Как святой столпник, альпинист стоял на вершине узкого скального гребня, взмывавшего вертикально вверх. Мартен почувствовал холодок в животе. Как может человек забраться на такую головокружительную высоту? А он стоял как ни в чем не бывало на краю пропасти и улыбался фотографу, который снимал его с другой вершины. Тут до Серваса дошло, что улыбающийся альпинист — это Шаперон собственной персоной. На другом снимке он висел над пропастью, спокойно сидя на обвязке, как птица на суку, а под ним — сотни метров пустоты. Только какая-то ничтожная пеньковая веревка удерживала его от неизбежного падения. Внизу виднелись долина, река и деревни на берегу.