Лёд и порох - [65]

Вещей у него скопилось не так уж и много, управился одним рейсом, а на прощание навестил меня наверху. Выглядела я омерзительно: нос забит соплями, температура под 39, кашель — так с детства организм реагировал на сильные стрессы, перед которыми я сознательно пасовала. Вот и сейчас — сломалась, взирая опухшими глазами на визитера.

— Не подходите, а то еще заразитесь. — предостерегающе произнесла я. Это, конечно, маловероятно, если причиной хвори стали нервы, но я же не всегда права. В последние месяцы особенно.

— Я никогда не смогу отблагодарить Вас за все. — прочувственно произнес этот… человек.

Останься только и мне хватит. Но в глазах решимость, значит уходишь.

Я пожала плечами.

— Вы бы сделали для меня тоже самое.

Скорее всего. Хотя если бы этот взялся меня лечить, то результат был бы куда экзотичнее.

Зато случилось триумфальное возвращение на службу — на этот раз господин Тюхтяев возглавил отдел дознания политических преступлений. Теперь его место службы располагалось подальше, на Гороховой, и случайно мимо уже не прогуляешься.

— Михаил Борисович, начальник охранки — расстрельная должность. — я едва не плакала, когда узнала.

— Ксения Александровна, ну что Вы! — он подошел поближе, при этом стараясь не допустить избыточной интимности. Так сказать, от тела отлучал по мере возможности. — Я же не возглавляю все Охранное отделение. Мой департамент — это десяток-другой человек. Это ж Георгий Порфирьевич Судейкин тогда пострадал от народовольцев, но где те народовольцы?

— Наверняка, господа Гершелевы просто не были проинформированы, что время политических убийств прошло. — горько проговорила я.

— Ксения Александровна. — легкое прикосновение руки к голове. — не беспокойтесь так.

— Я читала об этом, настоящий террор начнется с девятьсот первого, когда десятки чиновников будут убиты просто за мундиры.

— Ну значит у меня есть еще три года, чтобы это предотвратить. — меня чмокнули в темечко и ретировались.

* * *

И даже придраться не к чему. Он продолжал навещать мой дом, вывозил на прогулки в среднем пару раз в неделю, был мил и приветлив, заботился о моих социальных и юридических потребностях, даже документами моих девочек занялся, только тяжело вздохнул, узнав откуда и как я их добыла.

— Ксения Александровна, фальшивые документы — это преступление. — укоризненно бормотал он, листая бумаги.

— Они почти правдивые. — защищалась я. — Просто даты рождения несколько отличаются.

— И место рождения, и сословие. — добавил он. И где раздобыл-то первоисходники?

Сжег на моих глазах.

— Даже не думайте повторять этот трюк. — он держал меня за плечи и внимательно всматривался в глаза. — Конечно, идея остроумная, но случись кому проверять, это бы мгновенно всплыло на поверхность.

— А теперь? — я задумчиво смотрела на пепел.

— А теперь в архиве будет недостача, но не первая и не последняя. А госпожа Шестакова с дочерью начнут числиться под моим личным присмотром.

— Спасибо.

— Но как же Вы на Мечетного-то вышли? Он людей с улицы обычно не принимает. — продолжал ласковый допрос действительный статский советник.

Я вздохнула и потянулась к письменному столу. За одним из ящиков у меня был тайничок, внешне похожий на фляжку с алкоголем, а по факту — металлическая обложка для записной книжки в потрепанном черном переплете. Глаза моего собеседника округлились.

— Я ж уверен был, что при обыске ее забрали. Еще все улики перетряс несколько раз! — ошеломленно листал свое сокровище Тюхтяев. — Но как?

Молча достала чистый листок и почти не подглядывая в шпаргалку вывела пером «не стоит недооценивать женщину, у которой есть цель».

Он рассмеялся и продиктовал мне еще несколько выражений, с изумлением прочитал их, обнаружив несколько ошибок, больше связанных с несовпадением в грамматике наших периодов.

— Вы умеете расшифровывать тайнопись? — с подозрением уставился, вспомнив про шпиономанию.

Пришлось напоминать наш первые совместный детективный опыт, когда искали похищенного графа Татищева. И про исследования о частоте букв в языке. И про первую страницу с фамилиями известных мне людей. Он долго смотрел на меня со смесью недоверия, восхищения и изумления, а вот книжечку-то забрал. Можно подумать, я не переписала оттуда все.

И даже несмотря на это все он неуловимо ускользал, и что с этим делать, не знаю.

15

Еще одна неописуемая глупость началась с произнесенной за ужином фразы:

— Дим, может, позанимаешься с нами с Ксюхой?

Да, чисто гипотетически мы это обсуждали, и я согласна, что навыков выживания «в поле» у нас нет, а хотелось бы… Но дома так тепло, а на улице завывает ветер с мокрым снегом…

— Чем же, позволь полюбопытствовать? — он иронично поднял одну бровь.

— Ну как с… В общем, на природу бы съездить.

Хакас издал очень странный звук, покосившись на пустое место в противоположном углу стола.

— Не женское это дело.

— Да что ты говоришь? — хором взвились мы.

— Дим, а если не очень жестко, а просто для расширения кругозора? — мне не хотелось, чтобы они препирались из-за Люсиного каприза, да и любопытно, конечно.

Он посовещался с внутренним голосом.

— Ладно. Подсохнет и будет у вас полоса препятствий в Громово. Там как раз и лесок есть, и водоемов хватает.