Льды. Люди. Встречи - [2]

Все же успели, получили. Намахались, конечно, туши бросавши. Закусили и надумали завернуть в больницу, со всеми там попрощаться. Устали, правда, не спавши, да крюк невелик. Подъехали. Входим и видим, что в прихожей ребятишки топчутся, снег с ног стряхивают. Человек десять первоклассников. Отряхнулись и к врачу прошли. Задумались мы — что делать?

— Ждать долго придется. Не иначе как на прививки пришли, — говорит водитель.

Пока мы совещались, детишки назад идут. Впереди, как полководец, девочка вышагивает. Нос кверху и улыбка во весь рот.

— Что, вылечились? — спрашиваю.

— А мы здоровые. Это вон у него зуб дергали, а мы — чтобы ему не страшно было.

Вышла к нам главврач, санитарки с ней. Попрощались, а водитель и похвали учительницу, что так ребят воспитала. Я уже за дверную скобу взялся, как санитаркин ответ услышал:

— Не при чем тут учительница. Жизнь такая наша здесь. Или ты недавно на север приехал?

Может быть, не этот случай, а какой-то другой, аналогичный, будет рассказан Василию Семеновичу — смысл останется тот же. Все равно!

Сидя в конференц-зале, мы не ищем корней нашей дружбы, не морализуем. Важно, что она есть, как и ее результат — те дела, отметить юбилей которых мы собрались здесь.

Выступления окончены, просмотрена кинохроника тысячекилометрового пути санно-гусеничного поезда и основания станции Восток, и мы расходимся. Идем через Красную площадь, согретые чувством близости друг к другу.

Так было

Люди Арктики

В бытность Полярной авиации Арктика для нас, работавших в ней, начиналась обычно в самой Москве, у трапа самолета. Небольшие, двухмоторные, очень неприхотливые Ли-2 связывали круглый год полярные станции, неспешно двигаясь от одной к другой, доставляя людей и грузы. Случайному человеку в этих местах делать нечего. Туда держали путь по делам служебным. Почти у каждого, кто там жил и трудился, был изрядный стаж зимовок и усвоенный на них неписанный уклад взаимоотношений. Называли себя эти люди полярниками и свято берегли свою "полярную этику".

Лето тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Ранним утром у назначенного в полет Ли-2 с нарисованным на носу белым медведем собираемся мы, отлетающие. Мы — это экипаж самолета, несколько человек возвращающихся отпускников, я, полярный художник, и маленькая девочка с родителями. Тогда еще не красили самолеты полярной авиации в красный цвет, и белый медведь в круге — творение мастера на все руки пилота Алексея Аркадьевича Каша — служил ее эмблемой. Закончив общими силами погрузку, покурив в сторонке, посмотрев последний раз на зелень московской окраины и сверкающий за ней шпиль Речного вокзала, заходим гуськом в машину. Замыкающий втаскивает дюралевую лесенку трап, складывает ее, закрывает дверь — и через минуту другую, подминая траву, идем на взлет. Уши еще не привыкли к шуму моторов, а уже начинаются разговоры. Они должны увести нас от оставленных дел и забот заглушить горечь разлуки с близкими и друзьями.

Пройдет четверть века, и эти наши "штучные" полеты станут историей. Понятие отдаленности изменят скоростные воздушные лайнеры, и в обиход войдут слова "турист" и "пассажир". У нас же, пока, они употребляются редко и, еще не обкатанные, звучат часто пренебрежительно. "Ты что? Пассажир, что ли? Давай! Давай нажми!" — выдохнет кто-либо, весь багровый от борьбы с неприподъемным ящиком. Иногда еще называют так новичков, впервые едущих в Заполярье. Держатся они обычно отчужденно, не вписываясь в непривычную им жизнь. Сейчас справа от меня неуверенно примостилась такая группка. Средних лет мужчина с женой и девочкой лет трех в незнакомой обстановке чувствуют себя неуютно. Самолет хоть и рейсовый, но кресел в нем нет. Это так называемый грузовой вариант. У него вдоль бортов идут холодные и узкие откидные дюралевые скамьи, и от того, что в них для каждого человека выдавлены прямоугольные ямки, похожие на ванночки для проявления фотографий, удобства не прибавляется. Приходится доставать что-либо из теплых вещей, подстилать под себя и отгораживать спину от промерзающего борта. Путь предстоит длинный, многодневный, и все привычно устраиваются, с возможным удобством, надолго. Пытаясь расшевелить своих соседей справа, советую устроить девочке "гнездо" на груде мешков, ящиков и личных вещей, занимающих все чрево самолета. Мой спутник оказывается бухгалтером, завербовавшимся туда же, куда лечу и я. Он рассчитывает без особого труда хорошо подзаработать. Ошибка многих! Зря большие деньги нигде не платят, а тем более в Арктике. Но я не разубеждаю: биография каждого — дело его собственных рук. Останется ли он человеком случайным или станет полярником — время покажет.

Пилоты включили печку-подогрев, и из ее сетки в переборке тянет струя сухого, горячего воздуха. Самолет слегка потряхивают течения воздуха от нагретой солнцем земли, мысли забегают вперед, и дом постепенно начинает представляться видимым издалека, с палубы ледокола, куда лежит мой путь. Приходят на ум прежние экспедиции, бесконечные версты и рожденные ими картины. Так будет, конечно, и в этот раз. Все пережитое в дороге и предстоящем плавании спрессуется воедино. Чем больше элементов войдет в этот сплав, тем более емкой и зрелой будет задуманная картина о людях Арктики. Она не серийный товар, сделанный на станке, не галстук и не мотоцикл. Ее надо пережить во всей сложности чувств и мыслей, рожденных жизнью. Только тогда найдет она путь к сердцу зрителя, западет ему в душу.