Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3 - [24]

Сколько ни думал над подобными вещами Лион, сколько ни ломал себе голову, он приходил к одному и тому же выводу, а именно: случилось именно то, что и должно было случиться…

Часто, очень часто Лион примерял подобные, совершенно малозначащие ситуации к самому себе, пытаясь ответить на вопрос: что было бы, если бы он… Ну, скажем, шел не по той стороне улицы, где он обычно ходит, а по другой?

Или если бы он проснулся сегодня не в восемь утра, как обычно, а в десять – неужели весь день его сложился бы как-то иначе?

А если бы день его был не таким, каким был, могло ли это повлиять на его дальнейшую жизнь?

Как ни ломал он себе голову, но ответить на такой нелепый с первого взгляда вопрос так и не мог…

Джастина была неприятно поражена той холодностью, тем равнодушием, с которым Лион воспринял известие о смерти ее студийцев – ни в чем не повинных Гарри и Мэри, погибших во время взрыва в районе стадиона «Уэмбли».

Равнодушие это проистекало не потому, что Лион по природе своей был черствым человеком – скорее наоборот (как и большинство немцев, герр Хартгейм в душе был очень сентиментален).

Просто, выслушав взволнованный рассказ своей жены о произошедшем, Лион сразу же понял: случилось то, что должно было произойти…

Нет, он не был фаталистом – таковыми, как правило, становятся или ненавидящие человечество люди, злые и ожесточенные, или люди, не умеющие разбираться в жизни и потому все валящие на злой рок, фатум…

При всем желании Лиона нельзя было отнести ни к первым, ни ко вторым.

Но, узнав о нелепой смерти подопечных Джастины, он понял: их смерть была предопределена; да, они должны были умереть именно в этот день, вместе…

Было ли это наказание за грехи?

Он не думал об этом; наверное, было раз все случилось именно таким образом, а не иначе.

За что?

Лиона это не интересовало; во-первых, он не знал погибших, а во-вторых – в этой ситуации его интересовали исключительно «причина» и «следствие»…

Как бы там ни было, но, наверняка, главной мыслью, к которой пришел Лион в старости, была мысль о неминуемой, обязательной наказуемости зла.

Зло неизбежно наказывается – и, как правило, не там, в загробном мире, но тут, среди живых…

Это, наверное, закон природы…

Если тебя постигло какое-то несчастье, то обвинять в этом следует только себя, и никого иного.

Иногда Лион колебался в своих мыслях, иногда верил в них куда горячее, чем кто-либо иной…

В такие минуты он часто открывал выдвижной ящик письменного стола, доставал оттуда толстую тетрадь в истертом кожаном переплете, листал пожелтевшие от времени страницы и читал записи покойного кардинала – они придавали ему уверенность в том, что он прав…

Старинные антикварные часы в кабинете, гордость Лиона, часы, которые он непременно показывал всем немногочисленным гостям, приходившим в этот дом, пробили половину третьего.

Но Лион даже не обернулся на их бой – теперь он был занят другим, и мысли его витали далеко от будничных забот.

Сегодня он был умиротворен и на удивление спокоен – да, сегодня они с Джастиной должны были пойти в комиссию по опекунству; сегодня они впервые увидят Уолтера и Молли, а может быть – как знать? – может быть даже заберут их с собой…

Все необходимые бумаги уже собраны, отнесены в комиссию и подшиты клерком в специальную папку.

Джастина согласна.

Возможно, она все это время только делает вид, что согласна?

Да нет, вряд ли…

Не такой человек Джастина – кто-кто, а Лион это знает наверняка.

Джастина, в отличие от многих других человек искренний…

За это, наверное, и полюбил ее Лион.

Впрочем, не то, не то: ведь Лион и сам не раз говорил, что нельзя любить человека за что-то конкретное, за какой-то определенный набор качеств – скажем, за то, что он искренен, беспристрастен, добр, великодушен, красив, умен, щедр, отважен…

За это можно только уважать.

А вот любить…

Любят не за что-нибудь особенное, любят лишь за то, что человек есть на свете… Нет, опять не то…

Любовь – это чувство неосознанное, слепое, темное…

Любовь – это какое-то взаимное тяготение душевных флюидов…

Так и у них с Джастиной. Уважают ли они друг друга? Несомненно.

Во всяком случае, Джастину есть за что уважать.

Уважает ли Джастина его?

Лион при этом мысленном вопросе лишь кротко улыбнулся – о, только не надо кривить душой, только не надо говорить самому себе: «хочется верить» или «надеюсь»…

Я ведь прекрасно знаю, что я значу для Джастины, и она знает, что значит для меня…

Я люблю и любим, но она ведь в добавок и уважает меня!

Он сидел у полураскрытого окна, спиной к свету, и косые лучи неяркого оксфордского солнца падали на его плечи, на его уже дряхлую, старческую шею.

Нет, конечно же, Джастина тогда в кафе покривила душой, сказав, что ему еще рано записываться в старики, а ведь это на самом деле именно так…

Надо бы подумать и об итогах…

«Да, Лион, ты слишком стар, чтобы не думать об этом – помнишь, ты ведь сам как-то сказал, что в твоем возрасте непростительно не думать о таких вещах…»

В тот день Лион был настроен философски; видимо, причиной тому была погода – солнечная, хотя и немного ветреная: типичная погода для такого времени года.

Хартгейм поднялся со своего места и не спеша прошелся по комнате, разминая отекшие от длительного сидения на одном месте ноги.