Лазурное море - изумрудная луна - [5]

Как в одиночестве такая молодая женщина смогла дойти до града мертвых? На каждом шагу было столько ловушек и проклятий, ниспосланных канувшими во тьму вечности призраками, искушений пред которыми нельзя было устоять обыкновенному смертному — как же такое дитя смогло не поддаться соблазнам? Возьми она хоть одну золотую монету, потревожь покой ушедших, она бы ни выжила — ведь смерть прислушивалась к ее мыслям, следовала по пятам и в страстном кровавом вожделении мечтала отобрать ее жизнь. Он мягко положил руку на ее лоб, ощущая исходящий внутренний жар. Похоже, что у нее была сильная лихорадка, вызванная истощением, голодом и жаждой, да и неизвестно, сколь долго она бродила по беспризорным пустынным землям. Долины Империи были столь обширны, что их часто сравнивали с бескрайним небом, а тем, кому посчастливилось во время своего пути добраться до источника, колодца или оазиса, подпадали под тернистые чары миражей, и их иссохшие тела с улыбками, полными облегчения и удовольствия находили путешествующие караваны. Те перевозили продовольствие на дальние рубежи, да и те редко возвращались на родину или добирались до места назначения. Кончики волос были слегка влажными, и тут же мужчина посмотрел на водную гладь, расстелившуюся у самой кромки искусственного бассейна. Он поднялся с колен, всматриваясь в прозрачно-изумрудное углубление, наблюдая за неспешным перекатыванием вздымающихся волн, а потом вновь воззрился на девушку, находившуюся на грани самой смерти. И ему виделось, как жнецы потустороннего духовного мира черные полурослики с выгнутыми рогами и огромными глазницами с длинными белыми языками и ртутной кровью, текучей в их окаянных жилах, нависают над юной девою со своими золочеными цепями, чтобы заковать ее душу навек в загробный покой. От одной мысли, посланной пророческим солнцепеком, заставила его встрепенуться, и с внутренней дрожью, он начал исследовать ее одежду. Искала ли она то же, что и он? Добрались ли ее руки до сокровища, похороненного под завесой столетней войны. В древних зеленовато-мшистых чертогах древних дворов, за тяжелыми стенами, пряталось одно из величайших сокровищ — клинок из белого металла, что был прочнее алмазного камня. Единственный в своем род меч некогда принадлежал основоположникам нынешней восточной Империи, но был утерян несколько столетий назад. Именно былины и предания привели его в старый город, в надежде отыскать сверкающий сотней небесных солнц клинок. Оружие, приносящее владеющему им безграничную и безусловную победу над любым врагом, будь он из этого мира, иль из иного. Преподнеси он меч отцу, династия простила бы его за неблагодарное и мятежное поведение, и он бы смог стереть с ладони порочащее клеймо его семьи. Но, ни в складках ее истрепанного одеяния, ни в тяжелом кожаном мешке, от которого разило плесенью и гнилью, он не нашел ничего кроме нескольких слоев рваной дерюги, пропитанной кровью и потом, и корок очерствевшего черного хлеба, да маленький охотничий ножик с тупым лезвием. Ни зайца заколоть, ни себя от опасности защитить. Однако же, на его вкус, она была красива. В ее чертах проскальзывала какая-то мистерия, полно-очерченные губы и прямые линии скул, идеальные брови. Одень она наряд простой служанки, и, накинув на нагое тело чистую одежду, она выглядела бы лучше и прекрасней любой знатной красавицы дворянского происхождения.

Она хрипела, как если бы в горле у нее что-то застряло и мешало дышать, а потому он достал небольшой флакончик с ароматической мазью, мягко прочертив линию возле носа, целебный фимиам должен залечить ранения на внутренней стороне гортани и успокоить. Он поднял ее на руки, и ее голова обессилено упала ему на плечо, и ему нравилось ощущать в руках ее стройное и ладное тело, чувствовать горячее дыхание, проскальзывающее через хлопковую рубаху, неспешный сердечный ритм, бьющийся вровень с его сердцем.

И так, он покинул долину озер, не став и пробовать воды, протекающей под его стопами, не наслаждаясь ее холодом и насыщенностью, неведав, что в песках, золотые скорпионы не больше погрязли в песчаниках, преследуя недоброжелателей под землей.

Приближаясь к раскинутому навесу со светлыми ширмами, где его ожидал Тор, он чувствовал на себе его угрюмый взор, обжигающий больнее раскаленного железа, нахмуренные брови и плотно сжавшиеся челюсти на лице, казалось, одной силой мысли, он хотел стереть болезненную язву, окутавшую руки его владыки. И за завесой его темных волос, сидя в тенистом лоскуте пространства, ему представлялось, как его глаза потускнели и померкли в оттенке самой глубокой ночи, что была темнее черноты. Когда он со всей заботой опустил девушку на расстеленные покрывала, подложив ей под голову несколько тряпиц, чтобы хоть немногим смягчить ее ложе, и накрыл ее лоскутом чистой ткани, пришлось с глубокой печалью осознать, что ее шаткое дыхание так и не утихомирилось, а жар все разгорался, как буйствующее пламя. Но неистовый страх перед ее болезненным состоянием заглушал остроту недоброго взгляда, направленного на него его спутником.

Чуть позже, когда он вскрывал шкатулку с серебряными иглами, он услышал тяжелый вздох со стороны, и только тогда обратил внимание на Тора, который сидел вплотную к нему, супя густые сумрачные брови и разглядывая кружащиеся золотые песчинки песка в воздухе.