Лазоревый петух моего детства - [20]

Гражданин отпустил ему терпеливую вежливую улыбку.

— Я человек широких взглядов, но ведь существуют общие эстетические нормы. Зачем вам эта растительность на подбородке? Вы под кого? Под Сурикова или под Хемингуэя?

— Мы просто так.

— Для души.

— Своеобразие от недомыслия. Самобытность от неумения вести себя в обществе. А ведь еще Антон Павлович Чехов говорил на эту тему…

— Поцелуйте вашу милую кошечку Розу, — сказал ему чернобородый.

— Не забудьте полить ваш любимый кактус, — сказал ему пестробородый.

— Я от вас этого не ожидал. А еще образованные. — Элегантный гражданин отошел. Ему, наверное, очень хотелось уйти совсем, но что-то удерживало его, что-то невысказанное. — Бескультурье, — сказал он. — Деревенщина в шляпах!

Парень с разноцветной бородой улыбнулся и, надеясь вернуть разговор в русло поэзии, протянул гражданину руку.

— Пусть жертвенник разбит — огонь еще пылает.

— Неандертальцы! — закричал гражданин петушиным криком. Поправил сбившийся галстук и ушел, презрительно и гневно выпрямив спину.

— Этот не умрет — культурен до упора. — Чернобородый сплюнул. — Павлин!

За его спиной послышался смех. Над парапетом торчала Ольга. Волосы ее горели осенним пламенем. Ольга смеялась, била кулаком по граниту.

— Да здравствует солнце, да скроется тьма! — сказал ей чернобородый.

— Чего смеешься? Смех всегда подозрителен, — сказал другой.

— И вас дразнят. — Ольга залезла на парапет. Уселась между парнями. — И меня дразнят.

— Нас не дразнят. Нам просто не доверяют.

Ольга провела по голове расческой. Волосы ее подсохли и теперь сияли под солнцем.

— Я думала, мне плохо. А вам еще хуже. Вы бородатые, я рыжая. Вот встретились… А этот мужчина дальтоник. Он не различает красок.

Парни захохотали.

— Павлин-дальтоник…

Ольга спрыгнула с парапета. Надела свитер. Поежилась.

— Хорошо, что я вас встретила. Теперь мне будет гораздо легче. Почему, а? Я знаю, что смеются не только надо мной одной, — и мне легче. А вы не великие люди?

— Нет пока. Но мы постараемся, — серьезно ответил ей парень с разноцветной растительностью.

— Постарайтесь, а то вам житья не дадут. Бороды разрешаются только великим. — Вдруг Ольга потускнела и сникла. — Хотя что вам, вы можете бороды сбрить.

— Что ты! Слово даем!

— Мы уже столько вытерпели. Мы теперь как булат.

— Я тоже не стану расстраиваться, — развеселилась Ольга. — Это зачем же я должна расстраиваться из-за дураков?

— Ты уже почти гениальная, — сказал ей чернобородый.

— Смейтесь, я не обижусь. Я рыжая, вы бородатые. Нам бы сюда еще лысого. Полный набор.

Прямо к ним по дорожке шагал подвыпивший старикан с продуктовой сумкой. Он остановился, хихикнул:

— Р-рыженькая… — Сделал из пальцев козу, пощекотал Ольгу и еще хихикнул: — Рыжик! — Потом он оглядел парней и насупился.

— Папаша, вы, конечно, культурный человек, — торопливо сказал ему парень с разноцветной бородой. — Мы вас очень уважаем, папаша. Не нужно нас разочаровывать. Не надо. Мы все знаем. Мы исправимся.

— Я ч-человек к-культурный. Я к к-культуре всю жизнь стремлюсь и приближаюсь. — Старикан сделал строгие глаза, скомандовал: — Обрить! Наголо!

Парень с разноцветной бородой отвел старика в сторону.

— Идите, папаша, отдыхайте. Дома вас старушка ждет, пирогов напекла с яблоками.

— Напекла? — спросил старикан недоверчиво. — Точно знаешь? Старуха меня уважает. И я ее уважаю. Сонюшка, я иду-у!.. — заорал он нараспев. Потом подмигнул и спросил хитро: — Ребятушки, а зачем вам эти бороды проклятые? Вы же русские люди, зачем вам волосья жевать? А может, вы не русские? Может, скрываетесь? А ну, покажь документы!

Парень с разноцветной бородой снова обхватил старика за плечи.

— А чего ты мне сказать не даешь? Отпусти меня, я сказать желаю. Требую разговора! Ребятушки, вы же советские люди. Зачем вам эта гадость на подбородке?

— Дураков считать, — угрюмо сказал чернобородый.

Старик хихикнул, кашлянул.

— Молодец, сынок. Люблю молодцов. Я молодой был проворный… Погоди, это ты кого дураком назвал? Ага, пьяного обидели. Я вам в папаши годен, а вы обижать. Советская молодежь… «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» — запел он строго и величественно, отчего задрожал весь. Потом плюнул себе на подбородок, утерся и сказал: — Тьфу на вас.

— Вы, папаша, не плюйтесь, вы прямо кулаком действуйте, — посоветовал ему чернобородый. — Прямо в зубы.

— Э-э, не обманешь. Нынче народ не тот. Ему в морду дашь, а он драться лезет. Сбрейте, а? — Старик повесил сумку на сучок, снял пиджак, сложил его аккуратно, оправил рубашку под ремнем, выпятил грудь и рукой взмахнул. — Я что сказал?! — закричал он. — Развелось всяких рыжих и бородатых. — И заплакал: — Сбрейте, а? Дайте мне сто лет прожить.

— Пожалуйста, — сказал парень с бородой разноцветной. — Мы подарим вам вечность. Нам, папаша, не жалко.

— Ау-у! О-ля-ля! Где вы? — На дорожку выбежала запыхавшаяся девушка в джинсах.

— Поехали! — Она увидела Ольгу, сказала: — Абрикосинка, подосиновик, настурция!

И не успела Ольга ответить, девушка уже командовала:

— Пошевеливайтесь, до нуля остались мгновения… Не мешкайте, бородатые. Обленились тут без меня.

Парни подхватили рюкзак и мотор.