Лазоревый петух моего детства - [146]

Из колхозной конторы выскочил зоотехник. Крикнул:

— Эй вы, не хулиганьте!

— Мне вас жалко, приятель, — ответил ему конь Трактор и, оборотясь к Гришке, пояснил: — Именно этот молодой человек назвал меня так неумно.

— Трактор, за твою подрывную деятельность я распоряжусь не давать тебе сегодня овса. Посидишь на пустом сене.

Конь Трактор пожевал чёрными губами.

— Что касается справедливости, вам она неизвестна. — Отвернувшись от зоотехника, он предложил Гришке застенчиво: — Хотите, я вас прокачу? Вы куда направляетесь?

— Я от художника иду, от Захара Петросовича.

— Художник мой друг. Он меня часто пишет. Красоту понимает… Вы не находите, что я красивый конь? — спросил Трактор, смущаясь.

— Очень нахожу, — ответил Гришка. — А как я на вас заберусь?

— Вы, если я не ошибаюсь, умеете немного летать?

Зоотехник на крыльце засмеялся.

— Ух, Трактор, с тобой не соскучишься. Ладно, получишь овёс. Я на тебя не сержусь. — А Гришке зоотехник сказал: — Залезай на забор, с забора — ему на спину. У него спина как платформа, можно по-турецки сидеть.

Гришка залез на коня с забора. Летать в виду зоотехника ему почему-то не захотелось, и вообще ему теперь не хотелось летать. Конь Трактор шёл плавно. Возле старой кузницы остановился, понюхал крапиву.

— Здесь мормыши живут, — сказал он и пошёл дальше. — Иногда, когда мне удаётся подремать лёжа, мормыши подходят и расчёсывают мне гриву. Очень славные существа.

— А вы не могли бы меня познакомить с ними? — спросил Гришка.

— К сожалению, невозможно. Мормыши не признают светских манер. Они могут сами предстать, а могут и не предстать. Очень самобытные существа. И очень деликатные.

— Враки! — крикнул воробей Аполлон Мухолов пролётом.

Конь Трактор мчал по мягкой, нагревшейся за день дороге. Пробежал малиновый лес, черничное болото. Выскочил на выпас.

Коровы стояли сгрудившись. Громко ревели, трубили и стонали. Козёл Розенкранц под кустом лежал и не обращал на их вопли никакого внимания.

— Изгородь сломана, — сказал конь тревожно. — Наверное, коровы в клевер ходили. Оттого и ревут и стонут — объелись. Они помереть могут. Что вы, Григорий, такое дело…

Ещё побегают и — спокойно

— Эй, Розенкранц! — крикнул Гришка. — Что ж вы лежите?

— Не мешайте, — ответил козёл. — На них пираты напали.

— На кого? — спросил Гришка, слезая с коня. — На коров?

— При чём тут коровы? На путешественников! — Козёл нервно дрыгнул ногами, он книжку читал.

— Розенкранц, где пастух Спиридон Кузьмич? — спросил конь Трактор. Почему вы один?

— На свадьбе. В деревне Городище. Его внучка туда замуж ушла.

— Вставайте! — крикнул конь. — Коров гонять нужно.

— Сейчас, главу дочитаю…

Козёл вытянул шею по земле, дотянулся до куста незабудок и принялся их жевать, закатив глаза, — козлам перевоспитываться нелегко, это им даётся не сразу. Бывают у них такие рецидивы.

Коровы ревели. В их глазах Гришка видел боль и страдание.

— Глупые вы, глупые, — говорил Гришка шёпотом. — Чего же вы клевер ели без меры, знаете, что нельзя.

— А вкусно, — сказал конь Трактор. — Коровы как дети: пока не заболеют, будут вкусное кушать… Их обязательно и немедленно нужно гонять. Тогда организм справится… Смотрите, они уже ложатся! Ни в коем случае нельзя им давать ложиться. Розенкранц, коровы погибнут!

— А ему наплевать. Козёл — он козёл и есть, — сказал воробей Аполлон Мухолов пролётом. — Козлы лишены чувства ответственности.

При этих словах козёл Розенкранц подпрыгнул.

— Ах ты пернатая промокашка! Ах ты кошачья закуска! — Не достав воробья рогами, козёл бросился на коров.

С другой стороны на них скакал конь. Коровы поднялись с трудом. Они страдали… И побежали они, как бы перескакивая через свою боль, словно она была разбросана по земле.

— Живее! — кричал Розенкранц. — Кому говорят! Полундра! Свистать всех наверх! На абордаж!

Но одна корова лежала, не могла встать.

— Григорий, поднимайте её всеми средствами! — пробегая, скомандовал конь Трактор.

Гришка корову уговаривал. Гришка корову за хвост тянул.

Корова лежала. И закатывались коровьи глаза.

— Её только палкой, — сказал Аполлон Мухолов пролётом. — Иначе никак.

Гришка взял палку. Палка непривычно тянула руку. Он замахнулся на корову и почувствовал себя скверно.

— Корова, — сказал он, — пожалуйста, беги… Беги, ну, корова. Ударить Гришка не мог. За что ударять? Заметил Гришка в коровьих глазах такую отрешённую тоску, что чуть-чуть — и перейдёт эта тоска в забытьё. Вставай! — крикнул Гришка. — Вставай, тебе говорят! Вставай! — крикнул Гришка, ударив корову палкой. Мысль у него в голове мелькнула: «Как же хирурги, они ведь тоже боль причиняют, спасая?..» Гришка зажмурился, огрел корову изо всей силы.

И ещё…

И опять…

Корова смотрела на него почти с ненавистью.

Гришка опять зажмурился, чтобы не видеть, и ещё ударил корову изо всей силы. Она поднялась тяжело. Выпрямила ноги, как бы Гришке назло, с большим усилием. Ноги её дрожали.

Она постояла и пошла. Гришка гладил её, пинал и плакал. Колотил палкой и орал не своим голосом. Потихоньку, усилие за усилием, шаг за шагом, побежала корова. Гришка вперёд заскочил. Сквозь сизый слепой туман и упрямство проглядывала в коровьих глазах забота.