Лазарит - [227]

Сабир выглядел невозмутимо. Устроившись на носу галеи лицом к Мекке, он начал молиться, и Муса тотчас последовал его примеру. Сарра что-то тихонько напевала детям, пока те не уснули. Но сама еврейка не спала, и Мартин слышал, как и она вполголоса молится. Даже Эйрик что-то бурчал под нос — то ли старинные стихи, сложенные скальдами, то ли языческие заговоры.

Мартин считал излишним тратить время на молитвы, ибо душа его не ощущала присутствия Бога в этом мире. Прислонившись спиной к планширу в нескольких шагах от спавших на палубе матросов, он молча наблюдал за вышагивавшими по набережной стражниками.

Ночь стояла тихая и звездная, из-за крепостных стен медленно всплывала луна, море искрилось серебром, и острые силуэты корабельных мачт на его фоне казались густым лесом. Более крупные суда, стоявшие на рейде, маячили в отдалении, словно черные тени. Прибойные волны, приходившие со стороны открытого моря, с рокотом разбивались о камни мола. В самом порту было сравнительно спокойно, галея лишь слегка покачивалась, под ее днищем тихо плескалась вода. Из города изредка доносились стук подков по мостовой, далекая перекличка стражи, где-то в порту горел костер, оттуда слышался перезвон струн.

Все вокруг было полно покоя, но в сердце Мартина не было тишины. Он знал: еще одно испытание, последнее, — и все они окажутся в безопасности. Но это испытание еще предстояло пройти. С рассветом начнется досмотр кораблей, прибудут сюда и те, кто отправляется с графом Неверским в Тир, а среди них — пленники из числа защитников Акры, согласившиеся принять крещение.

Удивительно — но таких оказалось немало. Подземные темницы крепости оказались убедительным доводом в пользу веры Христовой, и священники дюжинами вели новообращенных к купелям. Мартин лишь посмеивался над легковерием франков, считавших, что, окатившись водицей и произнеся формулу отречения, сарацины тотчас станут добрыми христианами. Но в этом был убежден даже сам Ричард Львиное Сердце, дозволивший отпускать на волю тех, кто чистосердечно отрекся от своего лжепророка Мухаммада. Должно быть, никто не объяснил королю, что этим новообращенным, получившим свободу, достаточно всего один раз произнести шахаду:[151] «Свидетельствую, что нет божества, кроме Аллаха, и еще свидетельствую, что Мухаммад — посланник Аллаха», чтобы вернуться в лоно ислама. И, конечно же, снова взяться за сабли.

Время тянулось невыносимо медленно. Мартин гадал, сколько еще пассажиров утром поднимутся на борт «Легкой кошки», и надеялся, что в этой толпе таможенникам будет не до того, чтобы вчитываться в каждую подорожную. Если же сюда доставят еще и раненых французов, начнется сущее столпотворение.

В эти минуты он был готов размышлять о чем угодно, чтобы подспудный страх снова не овладел его душой. Этот страх сидел в нем с той минуты, когда он снова встретился со своим заклятым врагом де Шампером и понял, что того не так-то просто заставить подчиниться. Маршал ордена помешан на личной чести, безоглядно храбр и очень умен. А теперь, зная о том, что Мартин в Акре и пытается ускользнуть, он начнет действовать, и предсказать его поступки и намерения крайне сложно. Догадывается ли храмовник, что в облачении лазарита с ним говорил тот самый Арно де Бетсан, которого он некогда вздернул на дыбу, а палачи оставили страшные рубцы на теле узника?

Как знать… С каким же наслаждением посмеется над ним Мартин, оказавшись за пределами власти могущественного маршала тамплиеров, тем более что совершить побег помогла ему сестра врага!

Джоанна…

Нет, он должен запретить себе думать о ней. Он глубоко признателен ей за помощь, он восхищается ею, он все еще таит в глубине сердца сладость их последнего свидания… Но отныне она больше ничего не значит для него.

Мартин попытался представить Руфь, свою невесту. Сладкая и чувственная, смуглая, с глазами лани и кудрями, пышными, как виноградные лозы. Скоро они увидятся… И тогда он наконец-то обретет покой. Ибо если Руфь станет его женой, Ашер вряд ли решится и далее посылать его в дальние края с опаснейшими миссиями. Мартин наконец-то сможет начать жить для себя и своих близких.

С этими мыслями он и уснул под легкий плеск волн.

Разбудили его шум и оживленное движение вокруг. Возвращались из города матросы, между скамей прохаживался капитан Себастьяно, проверяя, надежно ли упакованы и принайтовлены тюки. Тюки эти пахли пряностями — драгоценным товаром, который в два счета может сделать человека богачом. Неплохим подспорьем в делах этого мореплавателя служила также перевозка пассажиров. Поэтому попутно он пересчитывал их взглядом, справляясь у помощника, все ли внесли положенную плату.

Помимо лжекрестоносца Эйрика и его свиты на борту уже находились какие-то мусульмане, а по сходням несли на носилках раненого франкского рыцаря, должно быть, знатную особу, ибо сопровождавшие его монахи-госпитальеры бесцеремонно потеснили сарацин из свиты Эйрика. Рыжий тотчас повел себя, как и полагалось опоясанному рыцарю: возмутился и вступил в перебранку. И при этом поднял такой шум, что расплакалась малышка его мнимой супруги Леа, а за ней и Эзра с перепугу поднял рев. Сарра тут же принялась его успокаивать, вытирая заплаканное личико парнишки краем своего черного хиджаба.