Лазарит - [217]

Мартин не стал убеждать ее, пытаться что-либо объяснить. Это только усилило бы недоверие, страх и отвращение Джоанны.

— Ты говоришь, что узнала меня… — начал он. — Да, мне пришлось выдать себя за лазарита, но лишь на время. Это было необходимо. Но хочу успокоить тебя — я не болен лепрой. Я здоров. Клянусь тебе в этом… — он подбирал слова, чтобы она не сомневалась. — Клянусь кровоточащими ранами Христа и слезами, что пролила над ним его Пречистая Мать, — я не болен!

Порывистым движением он избавился от плаща, рванул завязки туники на горле и сбросил ее, обнажив торс.

Джоанна попятилась и отступила, поднявшись на несколько ступеней вверх.

— О, небо! Что ты делаешь?

— Ты должна увидеть… должна своими глазами убедиться, что на мне нет знаков лепры!

Мартин разделся по пояс, когда она вскинула руку, словно пытаясь удержать его. Ее глаза не отрывались от длинных рубцов, протянувшихся вдоль его ребер. Перехватив этот взгляд, он проговорил:

— Это след от огня. Несчастный случай… Если б тебе было ведомо, как проявляет себя лепра, ты бы не сомневалась…

— Я знаю. Я ходила к прокаженным, видела их. И расспрашивала о тебе. Мне сказали, что ты погиб.

— Чепуха! Я жив. Это я! Говорю тебе — я не болен! Если бы я знал, что ношу в себе болезнь, — разве я бы осмелился прикоснуться к тебе? Я люблю тебя! И все это время думал только о тебе!

Он произнес это яростно и страстно, с огромной убежденностью.

У Джоанны закружилась голова — от наплыва противоречивых чувств, от смятения и неожиданности, но главное — от несказанного облегчения. Да, усилия лекарей и брата Уильяма смогли ее успокоить, она поверила, что не больна. Но только теперь все ее сомнения и страхи окончательно рассеялись.

Джоанна осторожно приблизилась, не сводя глаз с его сильной груди с выпуклыми буграми мышц, с чистой атласной кожи, которую так любила осыпать поцелуями… и вдруг с неожиданной силой ударила его по плечам обеими кулачками — раз, затем еще раз, и снова. Мартин поймал ее руки и прижал молодую женщину к себе, она опять попыталась вырваться, но вдруг обмякла, и все ее тело сотрясли беззвучные, захлебывающиеся рыдания.

Он успокаивал ее, поглаживая по волосам, а Джоанна, всхлипывая, бормотала о том ужасе, в который погрузилась ее жизнь, о том, как она ненавидела его, как боялась и не хотела жить…

Мартин стал тихонько баюкать ее в объятиях. Он всегда знал, что с тех пор, как они стали близки, он имеет над ней власть, и сейчас снова убеждался в этом и чувствовал себя счастливым оттого, что ему удалось укротить Джоанну. Она все еще любит его! Что же у нее за сердце, если эта любовь не угасла даже тогда, когда она заподозрила, что он заразил ее ужасной болезнью?

Он нежно поцеловал ее в висок и вдохнул ее запах… Запах ее волос, аромат сливок от ее кожи — такой знакомый, такой родной… И неожиданно на него нахлынуло возбуждение, заставившее его напрячься. Этот аромат, это теплое тело в его объятиях… О, как же его тянуло к ней!

На это нельзя было даже надеяться. На ум пришло расхожее присловье: «Ссора обновляет любовь». А затем он сразу же подумал о том, что Джоанна искала его, наведалась даже к братьям-лазаритам. Это могло быть опасно. Сейчас ему следует взвешивать каждое слово…

Внезапно из храма сквозь дверь проник какой-то посторонний звук. Мартин прислушался. Сквозь отдаленный шум просыпающегося города и щебет птиц мужской голос окликал Джоанну, и она тоже это услышала. Капитан Дрого! Мартин разжал объятия, и она, все еще всхлипывая и вытирая слезы, приоткрыла дверцу и отозвалась:

— Дрого, я здесь. Жди меня на ступенях у собора.

О, это была полная и окончательная победа Мартина! Она не ушла, она решила остаться с ним!

Джоанна сама не понимала, что с ней происходит. Взглянув на Мартина — тот все еще был полураздет, она внезапно покраснела и спрятала глаза. Затем поспешно поднялась на несколько ступеней вверх по лестнице, где ей пришлось схватиться за стальное кольцо, ввинченное в стену. Ноги отказывались служить — так велико было потрясение, и она обессиленно приникла к холодному камню. Голова шла кругом, сердце стучало. Но больше всего ее поразило то, что внизу, там, где сходятся бедра, неожиданно стало горячо и влажно… Всего одно объятие, мгновенное ощущение литого сильного тела рядом… и оно было так прекрасно, без малейших признаков недуга!..

Но как же легко она сдалась! Ей бы следовало вести себя совсем иначе: холодно, высокомерно, может быть, даже отвесить Мартину пощечину, чтобы он осознал, какую боль причинил ей, пусть и невольно. Или… или поцеловать его… Этого ей хотелось больше всего.

Она чувствовала на себе его взгляд. Где он пропадал все это время? Да, идет война, с нею всегда связано множество тайн… Она заставила себя собраться. Мартин не должен думать, что она всего лишь легкомысленная пташка, которую достаточно согреть мимолетной лаской, чтобы она опять радостно защебетала.

Теперь к ней вернулась ясность мыслей. Глядя вниз со ступеней спокойным и трезвым взглядом, она проговорила:

— Я рассказала обо всем маршалу де Шамперу. Мой брат весьма заинтересовался тобой. У меня сложилось впечатление, что он тебя знает.