Лавр Корнилов - [138]

— Так кто же вам ее даст, как не Учредительное собрание? Хозяин отрицательно качает головой.

— Так как же? Кто же?

— В это собрание нашего брата и не допустят.

— Как не допустят? Все же выбирают, ведь вы же выбирали?

— Выбирали, да как там выбирали, у кого капиталы есть, те и попадут, — упрямо заявляет хозяин.

— Да ведь это же от вас зависит!

— Знамо от нас, только оно так выходит…^{562}

Казак или тот же иногородний крестьянин мог поднять оружие против большевиков, не высчитывая собственную выгоду, только в том случае, если он воспринимал большевизм как абсолютное зло. Так и произойдет уже через месяц на Дону, а через полгода на Кубани. Пока же белые могли в лучшем случае рассчитывать на нейтралитет местного населения. В одном из донских хуторов генерал Богаевский стал свидетелем следующего разговора. Кто-то из добровольцев спросил у местного крестьянина: «А что, дед, ты за кого, за нас, кадет, или за большевиков?» Тот ответил не задумываясь: «Чего же вы меня спрашиваете? Кто из вас победит, за того и будем»^{563}.

Мы не хотели бы упрощать ситуацию. Дело было не только в том, что Добровольческая армия не могла предложить крестьянам действительно затрагивавшие их лозунги. Очень часто те, кто поднимал оружие против добровольцев, сами не могли рационально объяснить мотивы своего поведения. Позволим себе процитировать очередной разговор. На этот раз с кубанскими крестьянами беседовал один из корреспондентов советской газеты. «Кадеты — наши враги. Они борются за сохранение потомственной земли, а большевики — это мы сами; мы хотим, чтобы земля была общая, как для иногородних, так и для казаков…

— А еще чем отличаются большевики от кадетов? Ответа не было.

— Ну, а если кадеты отдадут землю всему народу, что тогда — будет отличие между кадетом и большевиком?

— Не отдадут, обманут… Лучше уж сразу с ними покончить, а самим забрать землю. Все надежнее будет…»^{564}

Обе стороны не понимали и не хотели понять друг друга. Глубинные причины этого непонимания лежали в многовековой взаимной неприязни «чистых» и «нечистых». В этом и была страшная трагедия революции, делавшая неизбежной кровавую междоусобную бойню.

В КОЛЬЦЕ

В Кореновской из случайно найденной газеты добровольческое командование получило информацию о том, что кубанский атаман и краевое правительство незадолго до этого оставили Екатеринодар, а сам город занят красными. Это известие стало страшнейшим ударом. Деникин писал: «Терялась вся идея операции, идея простая, понятная всякому рядовому добровольцу накануне ее осуществления: до Екатеринодара оставалось всего два-три перехода. Гипноз “Екатеринодара” среди добровольцев был весьма велик, и разочарование должно было, казалось, отразиться на духе войск»^{565}.

Раньше кубанская столица воспринималась как конечная точка похода, место, где армия может найти долгожданный отдых и собраться с силами. Теперь город предстояло брать штурмом. Если красные уже сейчас ожесточенно дрались за каждую станицу, то можно было предполагать, с каким сопротивлением добровольцы встретятся у Екатеринодара. Тем не менее Деникин считал возможным сохранить прежние планы. Заручившись поддержкой Романовского, он направился с этим к Корнилову.

— Я с вами согласен, — ответил Корнилов, — но вы говорили с Марковым и Неженцевым?

-Нет.

— Вот, видите ли. Они были у меня сегодня с докладом о состоянии полков…

Выяснилось, что и Марков, и Неженцев категорически настаивали на необходимости дать войскам отдых. Ежедневное напряжение стало страшным испытанием для добровольцев. Уйти, оторваться от противника, хотя бы несколько дней не чувствовать себя вечно окруженным — без этого армия уже не могла обойтись.

— Если бы Екатеринодар держался, — говорил Корни лов, — тогда не было бы двух решений. Но теперь рисковать нельзя. Мы пойдем за Кубань и там в спокойной обстановке в горных станицах и черкесских аулах отдохнем, устроимся и выждем более благоприятных обстоятельств^{566}.

Уходя за Кубань, армия отрывалась бы от железных дорог — источника постоянной опасности. Но в этой ситуации новой проблемой становились бы многочисленные горные реки, переправа через которые, как правило, представляла собой серьезный риск. Главным же было то, что добровольческое командование не имело практически никаких сведений о том, что происходит в этом районе. Решение приходилось принимать буквально с «закрытыми глазами».

Переправа через Кубань была намечена в районе станицы Усть-Лабинской, расположенной примерно в 15 верстах к юго-востоку. В ночь на 6 (19) марта армия покинула Кореновскую. Впереди шли Корниловский и Офицерский полки, замыкал колонну Партизанский полк Богаевского. Все было обставлено с максимальными мерами предосторожности, но красные узнали о происходящем и сразу же после ухода добровольцев заняли покинутую ими станицу.

На рассвете добровольческий авангард вышел к Усть-Лабинской. Многолюдная станица раскинулась на высоком правом берегу, прикрывая собой дамбу и мост через Кубань. Параллельно реке шла железнодорожная линия Екатеринодар—Кавказская. По приказу Корнилова Офицерский полк должен был предпринять фронтальную атаку позиций красных, Корниловский полк и Юнкерский батальон — нанести фланговые удары с востока и запада.