Лавка - [26]

— Мир, знаете ли, идет к прогрессу, — поощряет господин Шнайдер. Мать совершенно с ним согласна. Она не желает, чтобы в вопросах моды Босдом уступал Гродку.

А малость погодя мать начинает распалять страсти у мальчиков школьного возраста: она закупает партию пугачей с пистонами и тем подстрекает этих протирателей штанов, которые до сих пор скромно довольствовались рогатками, выуживать из родительских шкатулок деньги на пугачи и пистоны. Юные стрелки закладывают по три пистона сразу, чудовищный грохот несется из кустов и с сеновалов, во всех углах стоит треск, и среди стрелков тоже вспыхивает соперничество: кто пальнет громче.

При очередной закупке мать, как заправский торговец оружием, в коммерческом азарте заказывает многозарядные пугачи, куда можно заложить целую ленту пистонов; так при ее содействии в деревню вторгаются потомки револьверов и предки автоматов.

Но даже и это торжество прогресса не представляется ей окончательным, следующим номером программы выступают пробковые пистолеты. Фабрикация шума с каждым разом обходится все дороже, ибо цены на усовершенствованные виды детского оружия, само собой, выше, но зато и барыш с каждого пистолета соответственно возрастает на пятнадцать процентов.

Нам, родным детям упоенной прогрессом коммерсантки по имени Паулина-Хелена, в девичестве Кулька, в обиходе — Ленхен, к нашему несчастью, а может, к счастью, уж и не знаю, как верней, дозволено лишь трогать эти черные лакированные пистолеты и спускать курок без заряда. Самое главное: треск, при котором на воздух взлетает и утекает синим дымком по пять пфеннигов зараз, нам недоступен. Так происходит со всеми сколько-нибудь занимательными предметами, которые попадают в лавку: они не про нас, они на продажу, все на продажу. Да и потом, когда мать изыскивает новые источники дохода, торгуя бенгальскими огнями, они же шутихи, мы по-прежнему отлучены от прогресса.

А моего отца задели за живое полированные ногти господина Шнайдера, что от фирмы Отто Бинневиз.

— И с чегой-то они у него так блестят? — мечтательно вопрошает он за ужином.

Мать знает, с чего. В Модном журнале Фобаха для немецкой семьи, в разделе «За собой следить не грех — гарантирован успех», так прямо и сказано: ногти на руках следует тщательно полировать кусочком замши. И как прямое следствие: в воскресное утро, отведенное для ношения подусников, мы можем наблюдать, как наш отец полирует ногти обрывком кожи.

Ох уж этот отец, и подусники-то он носит, и подвязки у него есть, а теперь вот он и ногти полирует. Чего он хочет: доказать матери, что и сам парень не из последних, или произвести впечатление на других?

Впрочем, от полировки отец вскоре отказывается, потому что его ногти не желают блестеть, хоть ты тресни.

— У нашего брата тесто весь блеск разъедает, — говорит он, — вот, значит, какие дела. Нашему брату не только каранадашиком махать приходится, как другим-протчим…

А в моих глазах господин Шнайдер от фирмы Отто Бинневиз приобретает значение совсем по другой причине. Однажды летом, когда мы шумной гурьбой возвращаемся из школы, господин Шнайдер, уже готовый к отъезду, сидит перед лавкой в своем автомобиле. Он высовывает голову в окошко и спрашивает:

— Кто со мной прокотится?

Ну что тут ответишь? Я бегаю босиком по дорогам своего лета и мечтаю иногда сделаться бабочкой, бесшумно выпорхнуть из открытого окна классной комнаты туда, где стоят белые облака мучной пыли, чтобы учитель Румпош больше не мог меня видеть, чтобы его ореховая трость больше не угрожала мне. Я хотел бы летать над деревенским прудом, хотел бы присаживаться на верхушки деревьев, поглядывать оттуда вверх и вниз, хотел бы стать таким легким, чтобы отдыхать на цветах, не нанося им вреда. Да, да, вот чего мне бы хотелось, я отроду не мечтал, сидя в жестянке на четырех колесах, с дымом и громом катить куда-то и распугивать по дороге кур, людей и собак, но бурный восторг, которым отвечают одноклассники на предложение господина Шнайдера, увлекает и меня. Я не хочу быть в числе тех, кому на другой день придется помалкивать, когда другие начнут рассказывать людям, как лихо они прокатились.

В наши дни западные автомобильные фирмы из рекламных соображений охотно демонстрируют по телевизору, сколько народу можно бы запихать в их очередную машину, не будь на свете полиции. Я так и не уразумел, сумели они побить наш рекорд или нет, но в автомобиле господина Шнайдера нас тогда было одиннадцать, и мы стояли впритирку, как сигары в жестяной коробке, разве что у сигар нет ни локтей, ни коленок. Экипаж взял с места, как норовистый конь, и сигара, которую изображал я, кувырнулась, а тряска и скорость порадели о том, чтобы я так и не поднялся на ноги, тем более, что господин Шнайдер из фирмы Отто Бинневиз то и дело предательски награждал свою машину пинком. Автомобиль прыгал, что твой лев, а я так и не выбрался наверх.

Через некоторое время я освоился в темноте и разглядел проходящую по днищу автомобиля тонкую металлическую трубку, она выходила из-под шоферского сиденья, изгибалась подковой и снова уходила к мотору, от трубочки струилось тепло, и это меня напугало. Что это была за труба, я узнаю лишь много лет спустя. Это было недозрелое, несовершенное отопление, жалкий предшественник современного.