Лавка древностей. Том 2 - [45]

Нелли обогнула церковь, глядя вверхъ на ея старинную башню, и вышла черезъ калитку въ деревню. Съ ней поздоровался могильщикъ, стоявшій у своей двери, — опираясь на костылъ, онъ вышелъ изъ избы, чтобы хоть на порогѣ подышать свѣжимъ воздухомъ.

— Какъ вы себя чувствуете? вамъ сегодня лучше? спросила его дѣвочка.

— Благодареніе Богу, гораздо лучше, отвѣчалъ старикъ.

— Богъ дастъ, скоро и совсѣмъ поправитесь.

— Я надѣюсь. Только надо маленько запастись терпѣніемъ. Что же вы не войдете въ мою избу? милости просимъ. И старикъ заковылялъ впередъ, предупреждая свою гостью, что сейчасъ за порогомъ есть одна приступка, съ которой самъ онъ спустился съ большимъ трудомъ.

— У меня, какъ видите, только одна комната, говорилъ онъ, входя въ иэбу. — Есть еще одна наверху, да теперь ужъ мнѣ не подъ силу лазить по лѣстницамъ, такъ я никогда туда и не хожу. Впрочемъ, какъ лѣто настанетъ, я опять переберусь наверхъ.

Дѣвочка удивилась, что такой дряхлый, сѣдой старикъ, какъ онъ, да еще вдобавокъ занимающійся такимъ ремесломъ, могъ довѣрчиво говорить о будущемъ. Онъ замѣтилъ, что она посмотрѣла на его инструменты, висѣвшіе на стѣнѣ, и улыбнулся.

— Голову даю наотрѣзъ, что вы подумали: «вѣрно онъ всѣми этими инструментами копаетъ могилы».

— Да, точно; мнѣ это приходило въ голову. Только меня удивило, что у васъ ихъ такъ много.

— И немудрено, что много. Вѣдь я садовникъ. Я копаю землю и сажаю растенія для того, чтобы онѣ жили и развивались. Не всему тому, что мнѣ приходится закапывать, предназначено гнить и разрушаться. Видите вонъ тотъ заступъ, что посрединѣ?

— Какъ же, вижу, еще такой истертый, зазубренный.

— Вотъ имъ-то я и копаю могилы: онъ уже совсѣмъ истерся. Хоть мы здѣсь народъ здоровый — нечего сказать, — а все-таки ему пришлось достаточно поработать на своемъ вѣку. Если бы онъ могъ заговорить, онъ разсказалъ бы вамъ, сколько разъ меня съ нимъ, совершенно неожиданно, посылали на работу. Самъ-то я ужъ перезабылъ обо всемъ, — память стала плоха. Ну, да въ этомъ ничего нѣтъ новаго, поспѣшно прибавилъ онъ. — Такъ всегда было, такъ будетъ и впредь.

— У васъ же есть и другія занятія? Вы сажаете цвѣты, растенія…

— Даже и деревья. Только напрасно вы думаете, что эти два занятія могутъ быть совершенно раздѣлены въ умѣ, въ воспоминаніяхъ могильщика. Напримѣръ, кто нибудь изъ прихожанъ попросилъ меня посадить ему дерево. Само собою разумѣется, что это дерево всегда будетъ мнѣ напоминать о смерти его хозяина, если тотъ уже успѣлъ умереть. Вотъ я посмотрю на него, полюбуюсь, какое оно стало развѣсистое, тѣнистое, и начинаю припоминать, какимъ оно было тогда, когда хозяинъ его былъ еще живъ, а тутъ ужъ невольно вспоминаешь и о другой работѣ, которую пришлось справлять для этого человѣка, и тогда я почти безъ ошибки могу сказать, въ какомъ году и даже въ какомъ мѣсяцѣ я рылъ для него могилу.

— Однако, дерево можетъ вамъ напомнить и о тѣхъ кто еще живы, замѣтила дѣвочка.

— Да, на двадцать умершихъ можетъ быть и придется одинъ живой, какъ похоронишь и жену, и мужа, и родителей, и братьевъ, и сестеръ, и дѣтей, и друзей. Вотъ оттого-то мой заступъ такъ истерся. Лѣтомъ надо будетъ завести новый.

Опять дѣвочка съ удивленіемъ взглянула на старика: зачѣмъ, молъ, онъ подшучиваетъ надъ своею старостью и недугами; но старикъ говорилъ совершенно серьезно.

— А народъ, что! промолвилъ онъ послѣ минутнаго молчанія. — Развѣ онъ думаеть какъ слѣдуетъ объ этихъ вещахъ? Вотъ какъ покопаешь тутъ изъ года въ годъ землю, въ которой ничто не растетъ, а все, напротивъ, гніетъ, такъ и станешь объ этомъ думать. Вы уже были въ церкви?

— Нѣтъ, я сейчасъ туда иду.

— Такъ послушайте, что я вамъ скажу. Тамъ, подъ самой колокольней, есть глубокій-преглубокій колодезь. Лѣтъ сорокъ тому назадъ воды въ немъ было такъ много, что когда опускали въ колодезь ведро, то оно уже шлепалось въ воду, еле выходилъ изъ ворота узелъ, сдѣланный на веревкѣ. Но вода мало-по-малу убывала. Лѣтъ черезъ десять пришлось сдѣлать второй узелъ и распутывать веревку, потому что ведро все болталось безъ воды. Спустя слѣдующія десять лѣтъ сдѣлали третій узелъ, а потомъ колодезь и совсѣмъ высохъ, такъ что если теперь вы отпустите всю веревку до конца — даже руки истомятся, разворачивая ее — вы вдругъ услышите, какъ ведро брякнетъ о голую землю и звукъ этотъ раздастся такъ глубоко и далеко, что вы съ испугомъ отскакиваете отъ колодца: вамъ кажется, что вы сами въ него падаете.

— Ахъ, какъ должно быть страшно къ нему подходить, когда въ церкви темно!

Дѣвочка съ такимъ вниманіемъ слѣдила за разсказомъ старика, что ей представилось, будто она стоитъ у самаго колодца.

— А что это, какъ не могила? продолжалъ старикъ. — Всѣ наши прихожане отлично знаютъ всю эту исторію о колодцѣ, а развѣ кто нибудь изъ нихъ хоть разъ подумалъ о томъ, что когда молодость прошла, — силы у человѣка ослабѣваютъ и жизнь его подходить къ концу? Разумѣется, ни одна душа не подумаетъ объ этомъ.

— А вы сами очень стары? невольно вырвалось у Нелли.

— Нынѣшнимъ лѣтомъ мнѣ пойдетъ 80-й годъ.

— И вы все еще работаете, когда здоровы?

— Разумѣется. Вотъ посмотрите въ окно на мой садикъ. Я собственными руками разработалъ этотъ клочокъ земли. Черезъ годъ вѣтви такъ разростутся, что закроютъ отъ меня небо. А зимой у меня есть еще и другая работа.