Лавка древностей. Том 1 - [20]

VII

— Фредъ, припомни старинную пѣсню «Оставь всякія заботы», раздуй угасающее пламя веселья крыломъ дружбы, и да здравствуетъ розовое вино!

Вотъ какой поэтической рѣчью знакомый намъ Дикъ Сунвеллеръ старался развеселить своего хмураго пріятеля.

Квартира Дика имѣла свои удобства. Она находилась по сосѣдству съ Друриленомъ и какъ разъ надъ табачной лавкой, что избавляло его отъ расходовъ на покупку табаку: ему стоило только выйти на лѣстницу, чтобы начать чихать. Поэтическая рѣчь его, упомянутая выше, отличалась, по обыкновенію, иносказательнымъ характеромъ. Такъ, вмѣсто розоваго вина, на столѣ стоялъ штофъ грога изъ можжевеловой водки съ водой, который друзья и распивали, то-и-дѣло наполняя единственный стаканъ, замѣнявшій имъ бокалы, что, впрочемъ, неудивительно, такъ какъ Дикъ жилъ на холостую ногу. Вѣроятно, въ силу все той же поэтической вольности и любви къ преувеличенію, его единственная комната называлась квартирой.

Отдавая ее въ наемъ, содержатель табачной лавки приклеилъ билетикъ съ надписью: «квартира для одинокаго». Этого было достаточно, чтобы Сунвеллеръ не иначе называлъ ее, какъ «моя квартира», «мои апартаменты», предоставляя слушателю, если ему угодно, рисовать въ своемъ воображеніи цѣлую анфиладу великолѣпныхъ палатъ.

Этому полету фантазіи Дика много способствовалъ книжный шкафъ, стоявшій на видномъ мѣстѣ въ его комнатѣ. Съ виду это былъ шкафъ и только, а на самомъ дѣлѣ — потайная кровать. Дикъ и самъ былъ увѣренъ — по крайней мѣрѣ днемъ онъ старался отклонять всякую мысль, всякое представленіе о постели, простыняхъ и подушкахъ — и друзей своихъ увѣрялъ, что это ничто иное, какъ шкафъ, и ни разу не проговорился о его настоящемъ назначеніи. Признаться, у него была маленькая слабость къ этому шкафу, и если бы вы пожелали пріобрѣсти дружбу Дика, вы должны были бы смѣло увѣровать въ его шкафъ.

— Фредъ, передай-ка мнѣ вино, заговорилъ Дикъ простымъ языкомъ, убѣдившись, что его цвѣтистая рѣчь не производитъ ни малѣйшаго впечатлѣнія на его друга.

Фредъ съ сердцемъ двинулъ къ нему штофъ и снова по грузился въ раздумье, такъ некстати прерванное Дикомъ.

— Фредъ, я хочу предложить тебѣ маленькій совѣтъ, приличествующій обстоятельствамъ, говорилъ Дикъ, мѣшая напитокъ. — Вотъ наступаетъ май мѣсяцъ…

— Убирайся къ чорту! ты мнѣ до смерти надоѣлъ своей болтовней. Тебѣ все нипочемъ, хоть трава не рости.

— Послушайте, м-ръ Трентъ. Въ какой-то пословицѣ говорится, что человѣкъ долженъ быть веселъ и благоразуменъ. Есть люди, которые могутъ быть веселы, но не могутъ быть благоразумны и, наоборотъ: могутъ быть благоразумны, или, по крайней мѣрѣ, воображаютъ себя таковыми, но не могутъ быть веселы. Я принадлежу къ первому разряду и очень радъ, что могу примѣнить къ себѣ хоть половину этой хорошей пословицы. По моему мнѣнію, гораздо лучше быть веселымъ, хотя и неблагоразумнымъ, чѣмъ ни тѣмъ, ни другимъ, какъ напримѣръ ты.

— Тьфу ты пропасть! проворчалъ Фредъ недовольнымъ тономъ.

— Въ добрый часъ, м-ръ Тренть! Я думаю, въ порядочномъ обществѣ такъ не обращаются съ амфитріономъ. Ну, да вы не церемоньтесь, будьте какъ дома.

Тутъ онъ процѣдилъ сквозь зубы, что его пріятель, кажется, не въ своей тарелкѣ, допилъ свое «розовое вино», приготовилъ еще стаканъ грогу и, предварительно просмаковавъ его, обратился съ тостомъ къ какому-то воображаемому собранію:

«Милостивые государи! Позвольте мнѣ предложить тостъ за процвѣтаніе древней фамиліи Сунвеллеровъ вообще и Ричарда Сунвеллера въ частности, того самаго Ричарда, милостивые государи, — тутъ онъ пришелъ въ паѳосъ, — который тратитъ всѣ свои средства на друзей и, въ благодарность за это, получаетъ „тьфу ты, пропасть!“ (шумные апплодисменты).

Фредъ прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ.

— Послушай, Дикъ, началъ онъ, останавливаясь передъ пріятелемъ, — поговоримъ серьезно. Я хочу указать тебѣ путь, по которому ты можешь, безъ всякаго труда, добраться до большого состоянія.

— Спасибо, дружище, ты ужъ и такъ не мало путей мнѣ указывалъ, а къ чему все это привело? Карманъ у меня такъ же пусть, какъ и прежде.

— Погоди, погоди маленько. Ты не то запоешь, если поможешь мнѣ осуществить мой новый планъ. Ты видѣлъ мою сестру Нелли?

Фредъ придвинулся поближе къ пріятелю.

— Ну, такъ что-жъ?

— Какъ она тебѣ нравится, не правда ли, она хорошенькая?

— Разумѣется. Къ чести ея будь сказано, она нисколько на тебя не похожа.

— Да говори же, хорошенькая она, или нѣтъ?

— Ну хорошенькая, очень хорошенькая. Что-жъ изъ этого слѣдуетъ?

— Я сейчасъ тебѣ скажу, въ чемъ дѣло. И тебѣ, и мнѣ должно быть ясно какъ день, что мы съ дѣдомъ до конца жизни будемъ какъ на ножахъ, и что я отъ него не получу ни копѣйки.

— Это ясно даже слѣпому. Что-жъ дальше?

— А то, что все состояніе этого алтынника — чтобъ онъ сгинулъ — перейдетъ къ сестрѣ, хотя онъ прежде и увѣрялъ меня, что раздѣлитъ деньги между нами пополамъ.

— И это возможно. Развѣ, что моя рѣчь произвела на него сильное впечатлѣніе. Она была такая блестящая. Помнишь, Фредъ, «съ одной стороны мы видимъ престарѣлаго, почтеннаго дѣда…» Неужели тебя не поразилъ этотъ дружественный, естественный тонъ фразы?