Лавиния - [10]

Лионель кусал себе губы от досады и нетерпения.

«Как я глуп, что остаюсь свидетелем этой мистификации, когда от меня зависит выйти отсюда!..»

Он дошел до конца балкона с намерением удалиться, но балкон был огорожен, а внизу темнели утесы и бездны. Несмотря на то, Лионель решился перешагнуть через решетку. Скоро он был принужден снова остановиться, разглядев, что утесы шли книзу отвесной стеной, и дикая коза не решилась бы прыгать с них. Месяц, мелькнув в эту минуту из-за тучи, осветил Лионелю глубину пропасти, от которой его отделяли едва несколько дюймов. Он принужден был зажмурить глаза, спасаясь от головокружения, которое начинал чувствовать, и с трудом удержался за балкон. Видя себя безопасным на небольшой площадке балкона, висевшего над бездной, он должен был зато сделаться невольным свидетелем торжества своего соперника. Вооружась философским терпением, Лионель решился хладнокровно слушать все сантиментальные тирады графа де Моранжи.

— Лавиния, — говорил граф, — пора оставить притворство. Невозможно, чтобы вы не понимали, как страстно я вас люблю. Вы обращаетесь со мной так жестоко, как будто страсть моя — ничтожная прихоть сердца, которая родится и умирает в один и тот же день! Любовь моя к вам заключает в себе судьбу всей моей жизни, и если вы не примете моего обета посвятить вам жизнь мою, вы увидите, что и светский человек может забыть все приличие и отказаться от власти холодного рассудка. Не доводите меня до отчаяния или страшитесь его последствий!

— Вы хотите, чтоб я отвечала вам решительно? — сказала Лавиния. — Хорошо, я исполню ваше желание. Скажите, знаете ли вы мою прежнюю жизнь?

— Да, Лавиния, я знаю ее. Я знаю, что человек недостойный, презренный обманул и покинул вас, и сострадание, какое я чувствую к вашему несчастью, еще более увеличивает чувство моего сердца. Только одни истинно великие души бывают жертвами злобы людей и общественного мнения…

— Знайте же, граф, — возразила Лавиния, — что я умела воспользоваться тяжкими уроками судьбы, и теперь ни мое собственное сердце, ни сердце другого уже не увлекут меня. Я знаю, что не во власти человека оставаться всегда верным своим клятвам и измена часто следует за ними. Не думайте уговорить меня, как дитя, и если вы говорили не шутя, вот мой ответ: я не доверюсь теперь ничьей любви. Женщина, которую судили строго за ошибки ее юности, всегда будет окружена щитом, крепким более самой добродетели: это — недоверчивость!

— Вы не поняли меня, Лавиния! — вскричал граф, бросаясь к ее ногам. — Будь я проклят, если когда-нибудь мысль о ваших прежних несчастьях могла внушить мне дерзкую мысль — требовать от вас жертвы, несообразной с вашей благородной гордостью…

— Точно ли вы уверены в себе, что никогда не имели такой мысли? — промолвила Лавиния с горькой улыбкой.

— Это ужасно, Лавиния, но хорошо — я буду откровенен, — сказал граф голосом убеждающей истины. — Может быть, я имел эту мысль, прежде чем узнал вас лучше, но теперь я отвергаю ее с негодованием. Лавиния! Притворство с вами невозможно — вы уничтожаете всякую хитрость, вы подчиняете себе волю каждого. Вы заслуживаете обожание. С тех пор как я узнал вас, клянусь — моя любовь была вас достойна! Выслушайте меня, позвольте мне у ног ваших дождаться моего приговора. Неразрывными клятвами хочу я связать мою будущность с вашей. К вашим ногам кладу я мое имя, которое, думаю, довольно значительно, и блестящее состояние, которым, как вы знаете, горжусь я очень мало — все у ног ваших, вместе с сердцем, полным безумной любви к вам, сердцем, которое дышит только вами!

— Так вы в самом деле предлагаете мне вашу руку, граф? — сказала Лавиния, не показывая обидного изумления. — Примите прежде всего мою благодарность за такой знак уважения и привязанности ко мне.

И она дружески протянула ему руку.

— Боже, благодарю тебя! Она соглашается! — воскликнул граф, покрывая руку Лавинии пламенными поцелуями.

— Нет, граф, — возразила Лавиния, — я прошу вас дать мне время на размышление…

— Но могу ли я надеяться?

— Не знаю. Вы можете положиться только на мою признательность. Прощайте. Возвратитесь на бал — я этого требую. Я буду там через минуту.

Граф страстно поцеловал конец шарфа Лавинии и вышел. Едва только успел он затворить за собой дверь, как Лионель отдернул занавески, ожидая от Лавинии позволение войти в комнату. Но Лавиния сидела на диване, оборотясь спиной к окну. Лионель видел ее лицо, отражавшееся в зеркале, висевшем напротив. Глаза ее были устремлены на паркет; она сидела неподвижно, задумавшись. Погруженная в глубокую думу, она совершенно забыла о Лионеле, и крик удивления, вырвавшийся из ее груди, когда он стал на середину комнаты, послужил ему простодушным признанием в совершенном забвении его присутствия.

Лионель побледнел от досады, но пересилил себя.

— Признайтесь, Лавиния, что я вполне дал вам время насладиться вашими новыми победами, — сказал он. — Мне должно было вооружиться всем моим хладнокровием, чтобы оставаться безмолвным, когда меня оскорбляли и когда оскорбление это было, может быть, приготовлено заранее!

— Приготовлено? — повторила Лавиния, взглянув на него сурово. — И вы смеете так думать обо мне? Если таково ваше мнение, оставьте меня, прошу вас!