Лавина - [19]

Даже имевшие ученую степень инженеры, даже сам главный инженер Адам шли к Шнайдеру за советом, и через несколько лет весь коллектив завода стоял за него горой, хотя он никогда к этому не стремился. Просто он был со всеми честен и защищал их права, не требуя для себя никаких привилегий. Но все шло бы не так гладко, если бы Бёмер благосклонно не расчищал ему путь, хотя открыто и не выделял среди других. Для Бёмера Шнайдер был на заводе джокером: всегда готов действовать, всегда на все пригоден, всегда надежен, всегда горит идеями.

Последовательность Шнайдера, а порой и его непреклонность в кадровых вопросах никоим образом не мешали Бёмеру. Напротив, он всегда заранее знал, как Шнайдер, будучи главой производственного совета, станет реагировать и аргументировать. Его требования можно было предугадать; он боролся за интересы коллектива и за авторитет завода. И то и другое способствовало тому, что на предприятии Бёмера, особенно за последнее десятилетие, когда экономический застой перестал быть тайной даже для легковеров и профессиональных оптимистов, не возникало серьезных конфликтов. В этом была заслуга Шнайдера. Каждый подчинялся ему, кое-кто неохотно, однако достаточно хорошо понимая, что без направляющей руки Шнайдера дело не пойдет.

Когда Шнайдера единогласно, что случается редко, выбрали председателем производственного совета, никто не обвинил его, как обычно бывает на других предприятиях, в приятельстве с заводским руководством. В свое время каждый убедился в том, что переговоры, которые вел Шнайдер, были на пользу всем. И все-таки его самоотверженность вводила в заблуждение немало людей. Всегда помогать другим — это задача врачей и священников, а не председателя производственного совета.

О связи своей дочери с Бёмером Шнайдер узнал случайно.

Шнайдер участвовал в конференции председателей производственных советов с профсоюзными функционерами в Доме профсоюзов в Бохуме; после конференции он с коллегами с других предприятий зашел выпить пива в закусочную, которая находилась напротив известной картинной галереи. В ту минуту, когда он хотел войти в закусочную следом за всеми, из двери в галерею вышли Бёмер с Матильдой, которая, смеясь, взяла его под руку. Оба они подошли к стоявшему рядом «мерседесу», Бёмер открыл машину, поднял Матильду, как ребенка, и посадил ее на переднее сиденье. Он закрыл дверцу, а когда выпрямился, то взгляд его уперся прямо в Шнайдера, который замер как остолбенелый. Несколько секунд мужчины смущенно смотрели друг на друга, потом Бёмер сел в машину и уехал.

Шнайдер не чувствовал ни гнева, ни ярости. Его охватила мучительная усталость и грусть. Не попрощавшись с коллегами, он поехал домой.

Весь вечер и всю ночь он провел в раздумьях за бутылкой водки. Первое, что пришло ему в голову, — немедленно уволиться, рассказать всем об этой порочной связи, поднять коллектив против Бёмера. Но, что бы он ни сделал, Матильду он окончательно потерял.

После этой бессонной ночи он пошел днем на прием к Бёмеру. Серьезный и спокойный вошел в кабинет и, проигнорировав жест Бёмера, предлагавшего ему сесть, сказал:

— Я прошу вас, господин доктор Бёмер, не разговаривать впредь со мной ни на заводе, ни вне его с глазу на глаз. Я настаиваю, чтобы на наших с вами беседах всегда присутствовал кто-нибудь третий.

После этих слов он повернулся и вышел.

На заводе о связи между богом-отцом, как все называли Бёмера, и дочерью Шнайдера никто не знал. Уже одна мысль об этом показалась бы нелепой. Если кто-нибудь из коллег спрашивал Шнайдера, что теперь делает его дочь, он вскользь отвечал, что она работает на компьютере в большой страховой компании и живет вместе с коллегой-ровесницей. Дескать, это хорошо, когда взрослые дети уходят из дома, тогда они быстрее становятся самостоятельными и достаточно рано начинают понимать, насколько дорога жизнь.

О крахе его супружества не догадывались.

Много позже описанных здесь событий, за три дня до смерти Бёмера, между ним и Шнайдером состоялся все-таки еще один разговор с глазу на глаз. Был один из тех вечеров, когда зной липнет к стенам, а у людей возникает искушение прыгнуть в первую попавшуюся лужу, тогда-то Бёмер и позвонил Шнайдеру в производственный совет, точно зная, что в это время на другом конце провода не будет посторонних. Он попросил Шнайдера зайти к нему в кабинет, а когда тот резко осадил его за нарушение принципа, который до сих пор строго соблюдался, Бёмер сказал: «Господин Шнайдер, дело чрезвычайной срочности и секретности. Прошу вас. Речь идет о судьбе завода. Вам этого достаточно?»

После некоторых колебаний Шнайдер согласился.

Дверь в приемную была открыта, обитые двери в святая святых лишь притворены. Заслышав шаги, Бёмер крикнул:

— Входите и закройте за собой дверь!

Он указал Шнайдеру на кресло в углу, а сам остался сидеть за письменным столом, не предложив ни напитков, ни сигарет. Шнайдера удивило смущение шефа: он сжимал руки под столом и, не глядя на него, смотрел в окно.

— Рабочий день давно закончился, — начал Шнайдер. — Что вам от меня нужно?

Бёмер распрямился за письменным столом и снова стал таким, каким его знал каждый.