Лавина - [11]

По дороге она, будто это само собой разумеется, взяла меня под руку. Сначала я испытывал неловкость, но потом мне стало приятно; легким нажимом на мою руку она вела меня в нужном направлении. Мне хотелось, чтобы девушка рядом со мною была моей дочерью, так горд был я ею и собой. Есть ли в мире картина, художественное полотно, на котором прелесть и гармония, невинность и красота были сплавлены воедино столь же чувственно, как в живом существе, идущем рядом со мной?

На Принц-Фридрих-Карл-штрассе она открыла подъезд обновленного четырехэтажного старинного особняка, который я уже однажды фотографировал; дом был построен из желтого песчаника с фасадом в стиле модерн.

— Вам придется подняться на четвертый этаж, — сказала она. — Лифта нет. Он, когда приходил ко мне, всякий раз взбегал по лестнице через две ступеньки.

Будто ослепленный, остановился я на пороге ее квартиры. Я увидел большое, примерно в пятьдесят квадратных метров, помещение, обставленное со вкусом и изысканностью: белая мебель, широкие диваны и кресла темно-синего цвета, картины на стенах — подлинники или мастерски сделанные репродукции, — светло-розовые ламбрекены, белые газовые занавески. На бежевом ковровом покрытии пола лежали два больших бухарских ковра и три безбожно дорогие шелковые дорожки.

Такого я не ожидал. Но больше всего ошеломила меня, даже испугала цветная фотография в искусно и филигранно отделанной серебряной рамке высотой около полуметра. Фотография не висела на стене, а стояла на слегка наклоненной назад металлической подставке на полу, рядом с телевизором; к левому верхнему углу рамки был прикреплен черный бант. На фотографии был изображен лукаво улыбающийся мужчина, приложивший ко рту правый указательный палец. Палец доставал до кончика носа.

Этот мужчина был Хайнрих Бёмер.

Матильда улыбнулась и сказала:

— Я любила его, и все еще люблю, хотя его уже нет. Хотите что-нибудь выпить? Пиво? Джин? Вино? Возьмите себе там со столика, бокалы в маленькой горке.

Она скрылась в соседней комнате, на двери которой был приклеен широко известный плакат Мэрилин Монро в эротической позе. Как ни любил я эту фотографию, здесь она мне мешала, здесь она выглядела вульгарной.

Я провалился в глубокое мягкое кресло, в котором легко поместились бы двое, все еще не в состоянии поверить в реальность увиденного, и лишь подумал: он и она. Мир сошел с ума.

Матильда вернулась в скромном, доходящем до щиколоток домашнем платье цвета красного вина и босиком — ну прямо женщина-ребенок из сказки.

— Вы себе так ничего и не налили. Сейчас я вам принесу. Наш домашний напиток… Я рада, что вы здесь. Сегодня это не случай, а предопределение, ведь после смерти Хайнриха я больше не бывала в «Короне». Иногда мы сидели с ним там, не часто… Хайнрих вытягивал под столом ноги и курил сигару.

Пока она что-то смешивала за столиком, я не переставал думать об одном и том же: он и она. Он и она. Куколка в руке великана. Бёмер, весивший килограммов сто, наверное, мог носить ее на одной вытянутой руке.

Я пригубил приятный горьковатый напиток.

— Вы были знакомы с Хайнрихом? — спросила она без всякого умысла.

— Только шапочно. Только шапочно. Встречался с ним всего один раз.

— Это меня удивляет, ведь он часто говорил о вас. Вашу жену я однажды видела на фотографии, вместе с сыновьями Хайнриха, она, кажется, много лет была у них няней. У меня, знаете, хорошая зрительная память на лица. Вас я впервые увидела на кладбище, когда вы стояли рядом со своей женой. Хайнрих по-доброму отзывался о ней, не часто, но по-доброму. Знаете, у нас не было друг от друга секретов. Я знаю также, что близнецы регулярно навещают вашу жену и отводят с ней душу. Хайнрих всегда несколько иронически рассказывал об этом. Бедные близнецы, они продадут завод. Эти фантазеры ничего в таком деле не смыслят. Так бывает со всеми, кому дома слишком хорошо живется. Ведь по отношению к своим сыновьям Хайнрих не был скаредным.

— Судя по вашей квартире, по отношению к вам он тоже не был скупым, — сказал я.

Она подняла брови, бесцеремонно оглядела меня с головы до ног, потом слегка улыбнулась.

— Не слишком любезно с вашей стороны. Хайнрих однажды сказал мне, чтобы я, когда его не станет, в случае необходимости обратилась за помощью к вам…

— Ко мне? — воскликнул я. — Ко мне? Но ведь я разговаривал с господином Бёмером лишь раз в жизни, может быть, всего минут пять.

— Ну и что? Разве так важно, как часто и как долго? Я ведь только сказала, что Хайнрих вас ценил, иначе он не дал бы мне этого совета.

— Вы видите, я и так сбит с толку, — пробормотал я. — Хайнриха Бёмера больше нет. Почему же вы не последовали его совету и не связались со мной сразу?

— Неужели не можете этого понять? Я любила его и все еще люблю. Я хотела похоронить себя, но сегодня, когда вы неожиданно оказались рядом, вдруг поняла, что мне нужен человек, с которым я могу поговорить. Сейчас я уверена, что Хайнрих предвидел свою близкую смерть — или как там говорится. Ведь за день до смерти, будучи здесь и сидя в кресле, в котором сидите вы, он сказал: «Киска, — так он меня называл, — Киска, если со мной что случится, ты обеспечена по всем юридическим правилам. Когда меня уже не станет, ты услышишь об одном адвокате, так что за свое будущее не бойся». Я и не боюсь, но живу теперь с фотографией, а придет время, когда я опять заговорю с людьми. Поэтому я и попросила вас ко мне подняться. Мне хочется рассказать вам одну историю. Вы не торопитесь? Она довольно длинная. Прошу вас.