Лава - [8]

Я медленно ехал по безлюдным улочкам восточной окраины столицы, боясь случайно задавить худых одичавших собак, целыми стаями шнырявших по темным подворотням в поисках хоть какой-то пищи и человеческой ласки. Вывески, наглухо заколоченных, частных магазинов были завешаны синими полотнищами, на которых белой краской была начертана замысловатая вязь лозунгов типа: «Революция — светоч счастья для всех народов!», или «Трудности и лишения сегодня — тернистый путь в светлое завтра». Еще были и такие: «Сердце и воля народа — великий вождь Чой Чо Рен!», или же «Мы верим Чой Чо Рену, как самим себе, потому что он наш великий вождь!».

Приземистые квадратные домики с плоскими крышами и стенами без окон выглядели нежилыми и холодными, несмотря на палящее солнце и нарастающий, словно рокот прибоя, гул голосов, доносившихся из соседнего квартала. Едва я выехал на небольшую площадь, с двух сторон окруженную дугообразной серой стеной массивного здания, как сразу же понял, откуда взялся этот странный гул.

В центре площади, вокруг наспех сколоченной трибуны, сбилось сотни две людей, с нервным нетерпением слушавших хрипловатый, срывающийся на высоких нотах, голос оратора — молодого парня в армейской куртке, надетой поверх зеленой рабочей блузы, и с трехдневной щетиной на щеках. Воодушевленный общим вниманием, он принимался с еще большим ожесточением сотрясать кулаком воздух, бросая на головы людей отрывистые фразы. Ветер трепал его длинные волосы, и яростный блеск в его глазах казался демоническим.

Здесь же, на площади, у продовольственного ларька народного фронта, под лозунгом: «Помни! Враги революции повсюду!», выстроилась длинная очередь людей, покорно ожидавших положенного им дневного пайка. Судя по всему, люди эти стояли здесь давно, еще до начала митинга. Когда небритый агитатор изрек свой очередной лозунг, встреченный одобрительным шумом в толпе слушателей, из дверей ларька высунулся широкоскулый человек в желтой униформе и что-то крикнул в очередь. Затем он так же быстро исчез, а люди в очереди заволновались; задние стали напирать на передних, началась толчея и давка. Часть митингующих тоже присоединилась к очереди за продовольствием и толкотня около ларька только усилилась. Казалось, обеспокоенные люди вот-вот начнут штурмовать его. Поднявшийся гвалт заглушал даже оратора на трибуне.

Я свернул в боковой проулок, испытывая смешанное чувство горечи и неловкости от увиденного. Снова потянулись узкие, пыльные улочки с кажущимися пустыми домами и немногочисленными прохожими, жавшимися к серым стенам, кое-где украшенным кусками синей ткани с изречениями народных вождей. По длине очередей за продуктами, количеству митингующих и отсутствию бродячих собак я понял, что приближаюсь к центру города. Широкая кольцевая магистраль, на которую выехал мой магнитор, подтвердила эту догадку. Громады белых, опоясанных спиральной эстакадой, пирамид царствовали над темными приземистыми зданиями народно-революционных комитетов, выстроившихся внизу, на проспекте Свободы. Там же тысячи черных точек суетливо сновали у подножья белых гигантов.

Обгоняя немногочисленные машины, я постепенно, виток за витком спирали, спускался вниз, на улицы столицы первого на Гивее государства свободного народа, и черные «муравьи» стали превращаться в людей. Кругом шла своя жизнь, понять которую мы с Юли пытались вот уже второй год.

Миновав несколько раскольцовок, эстакад и туннелей, я выехал на радиальную дорогу, ведшую от центра города в южную его часть, наиболее пострадавшую во время боев и почти не заселенную. Это обстоятельство для меня сейчас было особенно важным. Попетляв среди высоких зданий, тоскливо взиравших на мир пустыми глазницами окон, я, пробираясь по, заваленным битым кирпичом и разным хламом, проулкам, наконец, выехал на площадь Чань-Инь.

Как ни странно, она казалась почти не тронутой разрушениями, словно, жестокие бои и артиллерийская канонада обошли ее стороной. Впечатление это портило лишь несколько обгоревших зданий, одно из которых было почти полностью разрушено и являло собой гору битых камней и покореженных железных балок.

Я остановил магнитор в тени высокого дома, сложенного из красноватых каменных плит, с узкими сводчатыми окнами и колоннами вдоль стен. Вылез из машины. Осмотрелся. Дома выглядят брошенными и пустыми. Неожиданно какая-то тень отделилась от стены соседнего дома. Невольно рука моя потянулась к пистолету, но остановилась на полпути: худой бездомный пес застыл на месте, испуганно и тревожно глядя на меня большими влажными глазами. На мгновение мы с ним встретились взглядами, и он быстро затрусил прочь, пересекая площадь. Ребра на его боках ходили ходуном под выгоревшей облезлой шкурой.

Какое-то время я стоял, глядя ему в след. Странное тоскливое чувство вызвало в душе появление этого сиротливого и бесконечно одинокого существа. Усилием воли я подавил в себе неожиданный прилив меланхолии, и взял с заднего сидения небольшой пластиковый «консул». Войдя во двор «красного» дома, осмотрелся. Внутри здание выглядело не так помпезно, как снаружи. Задняя стена его полностью обрушилась, и перекрытия этажей были похожи на пустые книжные полки. Взобравшись на второй этаж по шаткой металлической лестнице, я остановился около окна-арки, выходившего на площадь. Она просматривалась отсюда, как на ладони. Отлично!