Лава - [67]

Земля! Сколько дорогого, близкого и бесконечно прекрасного таило в себе это слово! Сколько мечтаний, надежд, переживаний и счастливых минут было связано с ним!.. Вся моя жизнь, от начала и до конца, была посвящена Земле. Даже здесь, на чужой планете, за бесконечной бездной мрака и холода, разделившей Землю и Гивею, пройдя по огненной тропе безвременья и ужаса нуль-пространства, — даже здесь я чувствовал заботливые руки Земли, и служил Трудовому Братству!

Утро нового дня обещало принести с собой коренные перемены во всей моей прежней жизни, но сейчас думать об этом мне не хотелось. Душа и тело требовали покоя и отдыха. Я повернулся и пошел по узкой тропинке, возвращаясь в лагерь. Осторожно ступая по камням и всматриваясь в темноту, достиг высокой стены частокола. У ворот, сидя на камнях, дремали, обняв оружие, двое часовых: Стоян и Хрящ. При моем появлении они встрепенулись.

— Что, тревожно? — сонно щурясь, поинтересовался Хрящ, приветствуя меня.

— Есть немного, — кивнул я в ответ.

— Зря! Утро будет доброе! — сообщил Стоян, взглянув на звезды и по-собачьи принюхиваясь к ветру.

— Тебе бы отдохнуть, — сочувственно посоветовал Хрящ, внимательно взглянув на меня. — Исхудал ты весь, осунулся вовсе…

— Ну, что ж, пожалуй, я так и сделаю. А вот вам спать на посту не следует!

— Что ты, Максим! Это мы так, немного присели, — заверил меня Стоян. — А спать и не думали вовсе! Можешь не беспокоиться, свой пост мы знаем.

Он по-солдатски сжал в руках оружие, вытягиваясь во весь рост.

— Ладно, верю, — дружески похлопал я его по плечу, уже собираясь идти спать.

— Послушай, Максим! — остановил меня Хрящ. — Вот тут промеж нас спор вышел… никак не можем разрешить кто прав. Рассуди ты нас, если сможешь.

— Попробую, — улыбнулся я. — А о чем ваш спор?

— Да вот, никак не верится нам, что у вас, на Земле, все люди считают себя братьями, и нет промеж ними вражды и злобы… Неужто, и в правду такое возможно? — Хрящ посмотрел на меня доверчиво и просящее, словно ученик на учителя.

— Сколько живу на свете, — продолжал он, — всегда знал, что каждый человек строит свое счастье в одиночку, своими собственными руками. Другие ему в этом не подмога! Каждый за себя, и все врознь. И отец мой так жил, и дед, и прадед…

Он замолчал, недоуменно пожимая плечами.

— Да, на Земле люди живут по-иному, — помедлив, согласился я. — Трудовое Братство объединило всех в единую семью, вселило в людей веру в необходимость совместного труда, через который достигается благосостояние всего общества, всей планеты. Но произошло это не сразу, не вдруг, а через тяжелый путь борьбы, потерь и находок. Не одно столетие минуло на Земле, прежде чем мы стали такими, какие мы теперь… Вот ты сказал, что каждый человек должен строить свое счастье в одиночку, иными словами, каждый человек — кузнец своего собственного, маленького счастьица? В этом и есть твоя главная ошибка! Счастья нельзя добиться в узком мирке одного или нескольких человек, в мирке своего одинокого «я», в отрыве от всего остального мира. Ни к чему иному, как к черствости и равнодушию это не приведет. Настоящее счастье нужно строить всем вместе, ибо только общими усилиями можно изменить к лучшему мир вокруг. Разве ты сможешь быть счастливым, когда вокруг тебя кто-то страдает, льются чьи-то слезы, кто-то голоден и умирает от болезней и нищеты, кто-то унижен и ввергнут в рабство?.. Неужели ты сможешь веселиться и наслаждаться полнотой жизни, зная, что такое творится вокруг?

Я пристально посмотрел ему в глаза.

— Нет, конечно, — сконфужено потупился Хрящ. — Что я, зверь какой-то что ли?

— Вот тебе и ответ на твой вопрос! Если в обществе правит несправедливость, если только единицы способны вкушать жизнь полной чашей, а тысячи других прозябают в нищете и бесправии, значит, такое общество необходимо исправить, потому что все люди, без исключения, имеют право на счастье!

— Но как этого добиться? — засомневался Стоян.

— Я вот что думаю, — начал неторопливо рассуждать Хрящ, потирая подбородок. — Что ежели каждый человек будет делать так, чтобы было хорошо прежде всего ему, ну и, конечно, родственникам его, тогда будет хорошо и всем вокруг. Ведь тоже самое станут делать все остальные.

Я усмехнулся и устало посмотрел на него сквозь приопущенные веки.

— Но однажды ты можешь решить для себя, что тебе станет хорошо лишь когда другим будет плохо. Что же тогда?.. Счастье, в угоду которому ставятся помыслы, интересы, желания и надежды других людей? Во что превратиться мир, где на пути личного счастья встанут судьбы других людей?

Я в упор смотрел на него. Хрящ потупил взгляд, обдумывая мои слова и тихонько сопя.

— Хорошо всем будет лишь тогда, когда каждый человек будет прежде всего думать об интересах других, сопоставляя и нивелируя с ними свои личные интересы. Добиться этого очень непросто. Прежде всего, необходимо еще с детства, с самого младенчества, приучать людей к осознанной необходимости самодисциплины и самопожертвования ради общего блага. Два-три поколения правильно воспитанных детей дадут новые ростки новой жизни, и дело сдвинется с мертвой точки. Процесс пойдет дальше, раскручиваясь, как тугая пружина.