Лава - [2]

Иногда в такие минуты я немного сожалел, что два года назад отказался поселиться в доме, где жили представители местной власти, члены революционного Совета и Службы безопасности со своими семьями. Такие дома располагались в самом центре города и были оборудованы всем необходимым, даже визиофонной связью. В «правительственном квартале» имелся и свой продуктовый распределитель. Почему-то здесь, на Гивее, считалось, что представители народной власти должны быть обеспечены всем необходимым в первую очередь, и не в чем и никогда не нуждаться. «Мозг революции должен оставаться ясным, чтобы вести народную массу к светлому будущему!» — так гласил один из здешних лозунгов, перефразировавший слова одного из народных вождей… Может быть это и так, но, себе, гостю с Земли, я не мог позволить подобную здесь роскошь. Юли тоже придерживалась этого правила.

Подумать только! Всего два года назад она, подобно растерянному птенцу, выпавшему из родного гнезда, удивлялась здесь всему и вся, а теперь, наверное, лучше меня разбирается в сложной обстановке, сложившейся на планете с приходом народной власти. Два года назад… Святое небо! Как же давно это было! Я взглянул на свое мрачное отражение в зеркале и стер с него крупные капли воды…

… Мириады звезд пронизывали пространство иглами холодного света, несшего из бесконечных глубин Вселенной память о ее былом могуществе. Но свет этот таял в моих глазах, оставаясь незамеченным. И только одна крохотная голубая «звездочка», барахтавшаяся в лучах родного Солнца, словно младенец в материнских руках, приковывала мой взгляд, наполняя душу давно забытым теплом.

Уже совсем скоро она станет много крупнее, займет все пространство экранов. Станут различимы знакомые с детства контуры материков; прозрачная зеленоватая гладь океанов заблестит в лучах солнца золотистой рябью; поплывут медленными тяжелыми волнами белоснежные громады облаков, бесследно тая на ночной стороне планеты…

Земля — родная, безмерно прекрасная и зовущая! Пока еще она слишком далека, но уже скоро, совсем скоро я смогу ступить на ее луга, вдохнуть ее пьянящего ветра, упасть в мягкие объятия ее трав.

— Тебя там кто-нибудь ждет? — Кита Мукерджи неслышно подошла к моему креслу, положила руку мне на плечо.

Сердце сжалось давно забытой болью, тоскливо защемило в груди. Сколько раз за последние месяцы полета я задавал себе этот вопрос! Память — беспощадная, неотвязная память — не давала мне покоя и сна. И сейчас я не знал, что ответить врачу «Черного Грома».

— Не знаю… — Голос мой прозвучал глухо и незнакомо.

Пристальный черный взор Киты Мукерджи устремился на экран, словно свет звезд, пронизывая пространство, разделявшее нас с Землей. Я почувствовал, как пальцы ее сжались на моем плече. Тихо сказала:

— У меня там остался сын. Сейчас ему должно быть уже… Хотя нет, теперь там меня могут ждать только внуки. Подумать только, — грустно усмехнулась она, — как все обернулось для нас всех… Время так неумолимо и безжалостно!

Она вопрошающе посмотрела на меня.

— Странная штука время! Мы так мало знаем о нем, и так отважно и бездумно бросаемся в его пучины, пытаясь покорить Вселенную! Но разве это возможно, Максим? Разве может человек покорить Время? Ведь оно безгранично, бесконечно и всеобъемлюще, как сама Вселенная, которая и есть Время!..

Кита замолчала, задумчиво глядя в иллюминатор, где штрихи звезд медленно плыли по темному стеклу, устремляясь в неизведанные пучины пространства. Затем она повернулась ко мне и ободряюще улыбнулась.

— Все будет хорошо, Максим! Теперь все будет хорошо, поверь мне!..

Тяжелые металлические створки входного люка с глухим протяжным рокотом ушли в сторону, и ослепительное голубое небо ворвалось внутрь «Черно Грома». Высоко-высоко, в бездонной глубине его парили черные контуры острокрылых птиц, взиравших с высоты на цветущую Землю.

Я прикрыл ладонью глаза, успевшие привыкнуть к полумраку шлюзовой камеры, шагнул к выходу и остановился, вдыхая полной грудью свежий майский ветер, напоенный запахами молодой листвы и цветущей сирени. Казалось, целую вечность не видел я этого ясного неба, не вдыхал этого чистого воздуха. Вкус гари, горячего железа и биосмеси, копившийся в легких последние три месяца карантина на Орбитальной, выветривался из меня с каждым новым вдохом.

Чья-то мягкая рука уверенно легла на мое плечо. Я обернулся и встретился взглядом с глубокими черными глазами Киты Мукерджи. Врач «Черного Грома» подошла ко мне почти вплотную и устремила взгляд в солнечное слепящее небо.

— Вот и дома! — Она глубоко и с наслаждением вдохнула налетевшего ветра и посмотрела на меня. — Тебя встретят?

— Не знаю… Навряд ли. Никто не знает о моем возвращении на Землю.

— Почему ты так думаешь? — Глаза Киты Мукерджи лукаво заискрились. — Мы же целых три месяца провели в карантине на Орбитальной!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего особенного, — пожала плечами Кита.

— Мне будет не легко, — вздохнул я.

— Нам всем будет не легко, после всего пережитого, — добавила Кита. Она хотела еще что-то сказать, но в это время металлическая дверь позади нас тихо щелкнула, и в шлюзовую камеру вошли Рэй Скэлиб и Тиэ Грифф. Вслед за ними появился Павел Зарев и остальные участники экспедиции.