«Лав – из» - [34]

Омельян непрерывно курил в квартире и сбрасывал пепел в любимые Алевтинины вазы. Его постельное белье всегда было аж черное, а носки воняли канализацией.

Но наихудшее происходило ночью. У Омельяна была привычка ночью есть. Алевтина засыпала, а он брел на кухню и пожирал все подряд. Сладкое, соленое, кислое, горькое, холодное, сырое, жареное, тушеное, маринованное, несъедобное. Сало с мандаринами, мясо с мороженым, вермишель с карамельками, сосиски со сливовым повидлом, кильку вместе с алюминиевыми ложками.

– Какая разница, что с чем есть, – говорил он, – в животе все равно все перемешивается.

После себя Омельян оставлял на кухне горы грязной посуды, кучи перьев, костей и крошек, пустые банки-склянки, бутылки, стаканы, яичную скорлупу на полу и масляные плямы на подоконнике. Его глаза после ночных трапез становились маленькими и красными, сытыми и довольными. Глаза крысы, которой хорошо живется. Алевтина узнала эти глаза. Она поняла, что пропала и пропадет еще больше, если не будет бороться. Привела домой крыса, так теперь должна с ним бороться. Либо он, либо она.

– Даже не думай, – предупредил Омельян Алевтину. – Я не такой дурак. Ты от меня не сможешь отделаться. Я хитрый.

Тамара Павловна возвращается к себе домой и быстро включает везде свет. На первый взгляд – ничего не изменилось. Все так, как и было. Но это только на первый взгляд. Он здесь ходил, думает Тамара Павловна. Он всюду побывал. И на моей кровати наверняка полежал. И в ванной. И на столе все обнюхал. Всюду оставил свой гадкий гнилостный запах.

Но действительно, почему я должна отдавать ему свою квартиру? Квартира моя, и в ней останусь я, а не он.

Тамара Павловна включает телевизор, чтобы не так сильно бояться. Но она знает, что там – в кухне за холодильником – притаился ее враг. Сопит. Ждет подходящего момента, чтобы напасть.

– Крысик! – вдруг заводит Тамара Павловна. – Не бойся меня. Я ничего плохого тебе не сделаю. Наоборот, накормлю тебя. Что ты любишь? Хлеб? Или колбаску? Или, может, и то и другое?

По ту сторону холодильника тишина. Сопеть тоже перестало.

Тамара Павловна отрезает кусочек от белого батона и кидает его за холодильник.

– Или, может, намазать батон маслом? – Тамара Павловна никогда не догадывалась, что способна на такие нежные интонации. – А воды? Тебя, наверное, мучает жажда? Хочешь питеньки? Воды? Молока? Пива? У меня есть для тебя пиво. Ты любишь пиво, правда?

Игра выглядела так:

– Любимый, – щебетала Алевтина, – я даже и не думала ни о чем таком!

Омельян недоверчиво щурил свои маленькие красные глазки.

– Я не хочу от тебя отделываться! Я хочу состариться с тобой и умереть на одной подушке! Вот чего я хочу.

Омельян говорил:

– Ну-ну, так я тебе взял и поверил.

Но ему было приятно. Омельян видел, что Алевтина боится, а большего от своей жены он и не требовал. Страх и любовь – это одно и то же. По крайней мере так думал Омельян, и в чем-то он был прав.

Он стал очень осторожным. Еду покупал и готовил себе сам. Никогда не поворачивался к Алевтине спиной. Никогда не оставлял ее одну надолго, очевидно, для того, чтоб не дать время детально спланировать нападение. Алевтина улыбалась и неизменно называла Омельяна «любимым». Расспрашивала, как идут дела на работе и не болит ли у него сегодня живот.

– Не болит, ничуть не болит, – торжествующе отвечал Омельян, поглаживая себя по столитровому животу, – и, знаешь, Алюся, у меня никогда не болит живот. Он у меня железный.

Однажды с Омельяном случилось несчастье. В его смену обокрали техническое училище. Вынесли из лабораторного кабинета демонстрационный станок. Омельян мог поклясться, что не спал в ту ночь ни секунды. Потому что он такой – очень ответственный. Он безупречно сторожил свое училище. Он любил его. Он даже по собственной инициативе выморил в училище всех тараканов. И тут такой прокол. Почти невероятный. Вынесли станок, не сломав ни единого замка, не повредив ни окна, ни двери.

Омельян пришел домой как побитый пес. Алевтина встретила его с распростертыми объятиями.

– Любимый, как дела на работе?

– Плохо, – ответил Омельян. – Ночью украли станок. Мне – выговор, стоимость станка вычтут из зарплаты.

– Бедняжечка!

Алевтина целовала мужа в голову и в живот, прижималась к нему, мурлыкала и ластилась, как настоящая породистая кошка.

– Ляг, отдохни, – подпевала Алевтина, – тебе нужно отдохнуть, любимый. У тебя стресс.

И правда, думал Омельян, мне нужно отдохнуть, у меня стресс. И лег. Укрылся пледом почти с головой, так что виднелись только его узенькие красные глазки. И не спал. Он боялся в этот тяжелый для себя момент утратить бдительность.

К вечеру у Омельяна поднялась температура. Он постанывал под одеялом, а Алевтина неизменно сидела рядом и ласково приговаривала:

– Бедняжечка мой! Не думай ты об этом станке! Все будет хорошо! Тебе нужно отдохнуть. Доверься мне.

– Я хитрый, – повторял в лихорадке Омельян, – я очень хитрый! Что случилось с моей хитростью?

Тамара Павловна намазывает хлеб маслом, кладет сверху кружок ливерной колбасы и бросает за холодильник. По ту сторону – хруст и довольное урчание.

Он ест, радуется Тамара Павловна, он доверяет мне.