Латунное сердечко, или У правды короткие ноги - [53]

– Вы, конечно, давно хотите спросить, зачем мы здесь… э-э… собрались?

– Да, – подтвердил Кессель, – дело в том, что…

– Видите ли, господин Кессель, в принципе я очень хорошо знаю, как и о чем должен с вами разговаривать. В конце концов, меня этому учили, причем на ужасно долгих и нудных семинарах, которых, боюсь, не избежать и вам, если вы согласитесь работать на фирму. Но я физически не могу вести такие дурацкие разговоры. Я не буду крутить вам яйца.

– Простите?!

– Ах да, вы же не знаете, что это означает – пока не знаете. В общем, так. Мне положено что-то около часа трепаться на всякие посторонние темы, стараясь при этом незаметно выпытать у вас всю вашу подноготную – по пунктам, изложенным в моей служебной инструкции, вот здесь, – д-р Шнапслер похлопал рукой по кейсу, – но мне это все остобрыдло. Меня тошнит! Я – другой человек. Который час – у вас есть часы?

Кессель поднял левую руку – часов на ней почему-то не было.

Д-р Шнапслер рассмеялся.

– Вы на них сидите.

Кессель приподнялся: действительно, часы лежали на стуле.

– А если вас интересует, где ваш бумажник, – продолжал д-р Шнапслер, – вот он! – И он протянул его Кесселю – Не волнуйтесь. Это только шутка. Они уверены, что фокусы – это мое хобби. Но они ошибаются: фокусы для меня – сама жизнь. Не волнуйтесь, больше у вас ничего не пропадет. Я просто хотел показать, что умею делать многое, гораздо больше, чем кажется. Но они посылают меня на ловлю, остальное их не волнует. Не рыбы, нет; я должен заниматься вербовкой. Я – ловец человеков. Дурацкое занятие: находишь человека, долго его обрабатываешь, отдавая этому все силы и кучу времени, а потом, если он ловится, ты больше никогда его не видишь, а если видишь, то должен прикидываться, что с ним не знаком. Вы видели, на что я способен, хотя это – игрушки по сравнению с тем, что я вообще могу делать. Я не раз предлагал им использовать мои способности, и что же? Ноль. Пустота. Им это не нужно.

– Да уж, действительно, господин доктор Шнапслер…

– Что, простите? Ах да, Шнапслер – Он снова рассмеялся – Я уж и сам не знаю, как меня зовут, столько у меня этих кличек. А эта вообще самая дурацкая: Шнапслер! Неужели вы думаете, что у человека может быть такая фамилия? Конечно, меня зовут совсем не так, это только для вас я Шнапслер. Иногда мне кажется, что они нарочно выбирают для меня самые идиотские клички.

– Я понимаю, конечно, но все-таки…

– Что «все-таки»?

– Мне хотелось бы знать, что вы, будь вы доктор Шнапслер или не доктор Шнапслер, или эта ваша фирма «Зибеншу» на самом деле от меня хотите?

Д-р Шнапслер широко раскрыл глаза и снова откинулся на спинку стула.

– А-а, – сказал он наконец – Вы, значит, так до сих пор и не поняли, что я предлагаю вам поработать на Бундеснахрихтендинст.

Так Альбин Кессель, после обильного продолжительного обеда вернувшийся домой только в половине третьего, стал сотрудником Федеральной службы безопасности (БНД). Он получил кличку Крегель (а также номер V-104108 – это был номер его личного дела, о чем он тогда, впрочем, еще не знал) и еще две тысячи марок.

– Надеюсь, вы меня не заложите, – сообщил ему д-р Шнапслер, – если я посоветую вам потребовать не две сотни (столько запросил сам Кессель), а две тысячи. Такова максимальная сумма аванса, которую я имею право выдать вам согласно инструкции. И еще одна приятная новость: об этих деньгах нельзя упоминать ни в налоговой декларации ни вообще где бы то ни было. Вот, пожалуйста, распишитесь, – и д-р Шнапслер протянул ему ведомость, в которой проставил сумму, – только не «Кессель», а «Крегель», это теперь ваша кличка.

– А почему «Крегель»?

– Вопрос не ко мне, клички придумываю не я. Я так полагаю, что в центре, то есть в Пуллахе, у них имеется по меньшей мере целый отдел, который только тем и занимается, что придумывает клички, одна другой хуже. Как, например, «доктор Шнапслер», я ведь уже говорил вам.

Кессель убрал банкноты в бумажник и расписался со странным, щемящим чувством: «Крегель». Вермуту Грефу, к которому Кессель пришел на очередную исповедь во вторник на следующей неделе после возвращения из Байрейта, он объяснил это так: похожее чувство, наверное, испытывает в загсе женщина, только что вышедшая замуж и вдруг понявшая, что что-то в ее жизни изменилось бесповоротно; кроме того, в тот момент у Кесселя мелькнула мысль: теперь я – секретный агент! Вермут Греф, кстати, очень долго был единственным человеком, знавшим, что Кессель работает на фирму «Зибеншу». Рената же ни о чем даже не догадывалась.

За какие именно способности и заслуги БНД решил принять Кесселя в свои ряды, д-р Шнапслер тоже сказать не мог. Не знал он. и чего они от Кесселя хотят.

– Знаете, – сказал д-р Шнапслер, – у меня задача только одна: завербовать вас. А зачем, почему… Это тоже не ко мне. Мое дело – наобещать вам с три короба и отвечать «да» на все ваши вопросы, а поверите вы мне или нет, опять же не мое дело. Вот, например, со мной как было…

– А если бы я потребовал двадцать тысяч?

– Ну, это-то нет, конечно. У меня строгий лимит: две тысячи. В отчете я напишу, кстати, что вы потребовали три тысячи марок, но мне путем долгих уговоров удалось снизить сумму до двух тысяч. Слушайте, я вам честно скажу: подумайте хорошенько. Если бы мне снова пришлось выбирать, я бы лучше бетон нанялся месить…