Ласточкино гнездо - [2]

– Нет, ну ты не мог отравиться когда-нибудь в другое время, а? – бушевал Борис после того, как землетрясение окончилось. – Из-за тебя мы упустили такие кадры!

– Простите, товарищ Винтер, – кротко ответил оператор, и его голубые глаза колюче блеснули. – Виноват.

Борис с подозрением вгляделся в его худое лицо, типичное для сухощавого блондина северных кровей, махнул рукой и, не выдержав, рассмеялся.

– Нет, ну ты подумай только: сколько людей гоняются за чем-нибудь таким… сенсационным! А у нас все из-под носа уплыло…

– Внимание, снимаю! – крикнул Беляев и припал к фотоаппарату.

Режиссер, закончив давать указания актерам, вернулся к камере и стал возле нее. Вася подал ему мегафон. Фотограф попросил разрешения снять Винтера и оператора вместе, но натолкнулся на отказ и отступил в тень, где стал вытирать платком выступивший на лбу пот.

– Кеша, возвращайся на исходную! – закричал Винтер в мегафон, обращаясь к водителю, сидевшему за рулем открытой белой машины, на которой прибыл герой Еремина. – Лёка! Андрей! По местам! Репетируем…

– Вам не кажется, что все это ужасно смешно? – не удержавшись, спросила девушка у Еремина, который спрятал револьвер и готовился вернуться в машину.

Андрей обернулся, и она невольно задержала взгляд на правильных чертах его лица.

– Нет, не кажется, – равнодушно ответил актер.

Он не имел в виду ровным счетом ничего обидного, но Лёка отчего-то приняла на свой счет – нет, не слова его, а то, что ей послышалось в его интонации. Ей почудилось, что Еремин упрекает ее за то, что из-за нее им придется еще раз репетировать, а между тем солнце жжет так, что становится трудно дышать.

Хлопнула дверца – Еремин сел в машину, и Кеша, описав полукруг, отъехал на несколько десятков метров.

Закусив губу, Лёка постаралась сосредоточиться. Вообще-то ее звали Ольга, и в жизни она носила фамилию Скирда, но режиссер счел, что на афише такое имя смотреться не будет, и, ткнув наугад пальцем в карту мира, выбрал для дебютантки псевдоним Аден – по одноименному городу.

– Владимир Голлербах, Андрей Еремин, Федор Лавочкин, Нина Гриневская, – в упоении перечислила тогда Лёка Васе, – и Ольга Аден в боевике…

– Ну Гриневская-то точно будет первой стоять, – хмыкнул Вася. – Ты забыла, кто ее муж…

– Приготовились! Кеша, поехал! – загремел Борис в мегафон, после чего прильнул к глазку съемочного аппарата, проверяя, как сцена будет выглядеть на пленке.

В толпе зевак какая-то старушка, державшая в руке пожелтевший кисейный зонтик от солнца, охнула и сделала такое движение, словно собиралась перекреститься.

– Ces gens-là me font peur[3], – пожаловалась она по-французски стоявшей с ней рядом седовласой худой даме в пенсне на черном шнурке.

– Que du bruit! – вздохнула вторая. – Je ne comprends pas pourquoi ils répètent toujours le même. Et la fille a une robe si courte…[4]

– Son petit chapeau blanc est assez beau quand même[5], – строго заметила старая дама с зонтиком, чтобы оставить последнее слово за собой.

Лёка поправила свою белую шапочку (которая больше смахивала на панамку с узкими полями) и стала старательно смотреть на волны.

Шум подъезжающей машины. Хлопает дверца. Шаги.

– Лёка, поворачивайтесь! – закричал Борис в мегафон. – Держимся серьезно, но не переигрываем! Вот так, хорошо! Репетиция окончена…

Пирожков шевельнулся на стуле.

– Можно гримировать? – спросил он, не веря своему счастью.

– Да, грим, и потом снимаем, – кивнул режиссер. – Руки, руки не забудьте! И вот что: Фома Лукич, шофера тоже загримируйте! Петя, дай-ка мне сценарий… Надо добавить туда пару крупных планов.

Ассистент раскрыл одну из папок и стал рыться в ней, ища нужные страницы.

Пирожков усадил Еремина на свой стул и заученными движениями стал наносить на лицо актера желтоватую смесь тона и пудры «рашель № 2», а затем – как требовали условия тогдашних съемок – подчеркнул брови и ресницы, навел темные тени под глазами и накрасил губы.

Еремин терпел и только стоически улыбался Лёке, которая ждала своей очереди. Подошел шофер Кеша, поглядел на процесс гримировки, к которому никак не мог привыкнуть, несмотря на то, что на съемках находился не первый день, и робко спросил:

– А может, меня не красить? Вряд ли кто из зрителей на меня смотреть будет…

– Ежели не красить, – строго ответил Пирожков, – у тебя кожа на пленке будет казаться темно-серой… – И он стал покрывать тоном шею и руки Еремина.

– Конец первой серии и начало второй, ну! – Борис начал сердиться на ассистента, который никак не мог отыскать нужные страницы.

– Уже нашел, – бодро отрапортовал Петя, протягивая ему отпечатанные на машинке листы, разлохматившиеся от того, что их то и дело передавали из рук в руки и вносили в них какие-то загадочные пометки.

Режиссер пробежал глазами строки и карандашом с толстым грифелем стал вписывать в сценарий исправления, одновременно кое-где меняя нумерацию будущих монтажных кусков.

Сам сценарий в то время выглядел примерно таким образом:

«675. Эндрю едет в машине.

676. Машина едет по улице.

677. Мэри на набережной, смотрит на море.

678. Машина останавливается. Эндрю выходит из машины…»

Возле номеров 675, 676 и 677 на полях почерком ассистента было написано: «