Ласточка с дождем на крыльях - [27]

А уж о Владике и говорить нечего. Взгляды его «кодлы» на жизнь вообще и на любовь в частности были более чем легкомысленными. За сутки можно нащелкать целый фотоальбом.

Значит, кто-то давно хочет занять его место. Кто? Прежде всего – заместители. Нет такого заместителя, который бы не мечтал стать начальником. Это вполне естественно. Дело в методах… Кто способен на ведение досье: Сафонов или Головин? И кто из них сильнее хочет стать шефом института? И у кого больше шансов?

На первый вопрос ответить невозможно. К своему удивлению, Красин обнаружил, что совсем не знает ближайших помощников. Их взгляды, устремления, нравы, тайные мысли… Может быть, они способны еще и не на такое, а возможно, даже мысль заняться подобной мерзостью кажется им противоестественной. Он, Красин, ни разу не попытался проникнуть в душевный мир замов… Неплохие ребята, считал он, каждый со своими странностями, но у кого их нет, странностей? Человек без странностей не личность, не индивидуальность. Тянут, ну и пусть тянут…

Стать шефом института, пожалуй, никто из них не стремится. Зачем? Зарплата чуть пониже, чем у директора, ответственности никакой. Все шишки собирает он. Впрочем, как и лавры.

Шансы? У Сафонова, пожалуй, шансов побольше. Эрудит, импозантная внешность, спокойный, выдержанный характер… Правда, ничего не смыслит в архитектуре, но посредственному директору, директору-исполнителю, не обязательно смыслить – для этого есть специалисты…

Вьюнок тоже мог бы потянуть несколько лет, благо механизм на многие годы им, Красиным, отлажен безукоризненно, а там… там ушел бы куда-нибудь на повышение, на тихое доходное место… Но по сравнению с Сафоновым у Головина шансов, конечно, значительно меньше. Слишком мельтешит, суетится, его внешность не внушает доверия, не вызывает чувства стабильности, а оно должно всегда возникать при виде руководителя, в чьих руках находится твоя судьба…

Нет, Вьюнок-Головушка отпадал. Если он, конечно, не чокнутый, то есть не обуреваемый навязчивой идеей. Человек, обуреваемый навязчивой идеей, способен на все, на самые сумасбродные, нелогичные поступки. Внешне такие люди вполне нормальные, даже благопристойные люди. Пока дело не касается их навязчивой идеи. Но даже когда дело касается их навязчивой идеи, они умеют сдерживать, тушить сжигающий их огонь. И только лихорадочный блеск глаз выдает их. Этакий отблеск бушующего в котле черного пламени.

Он, Красин, не удосужился ни разу пристально заглянуть в глаза ни тому, ни другому…

Через зеркало на него поглядывают двое: Сафонов и секретарша. Танечка явно с чисто женским любопытством – впрочем, ее понять очень даже можно, а Антон Юрьевич как-то нехорошо. С торжеством, что ли. Впрочем, все это ерунда. Теперь в каждом встречном ему будет мерещиться автор досье. Сафонов просто следит за дорогой. Движение слишком напряженное, и он просто следит за дорогой.

У дома машина остановилась. По ту сторону улицы, в тени дерева стоял человек в сомбреро, похожий на мексиканца, и фотографировал окна квартиры Красина. Увидев «форд», Мексиканец тотчас же нацелился на него.

Красин вылез из машины спиной к фотографу.

– Дыни забыли, – сказал Сафонов.

Гордеев в аэропорту ухитрился всучить им два мешка с дынями и яблоками.

Антон Юрьевич не спеша вышел из машины, открыл багажник. Выскочил Кот-Головушка, услужливо схватил две самые огромные дыни и потащил их к подъезду.

– Пошли, потом, – пробормотал Ярослав Петрович. Он бегом кинулся через дорогу. В темноте подъезда оглянулся. Машина стояла с раскрытым багажником, Сафонов возился там, укладывая мешки. Посреди дороги с дынями под мышками стоял растерянный Головин.

Мексиканец продолжал фотографировать.

2

Только у дверей своей квартиры Ярослав Петрович немного успокоился. Под самой крышей их дома, над шестым этажом, был очень красивый барельеф, кажется, семнадцатого века, который недавно восстановили. Красины жили в доме, на котором висела табличка «Памятник архитектуры XVII века. Охраняется государством», и этот барельеф постоянно привлекал любителей старины, туристов, даже иностранцев. Иногда у дома останавливался автобус с туристами, и экскурсовод рассказывал что-то, показывая через стекло рукой на барельеф.

Мексиканец, конечно же, снимал барельеф. «Так нельзя, – думал Ярослав Петрович, нажимая на кнопку звонка. – Так недолго свихнуться».

Очевидно, дома никого не было. Шесть часов. Елена наверняка еще мотается по магазинам, а Владик, как всегда, неизвестно где. («Я человек движения души. Сейчас разговариваю с тобой, а через пять минут у меня произойдет движение души, и я умчусь на электричке куда-нибудь, допустим, в Мураново».)

Красин полез за ключами. Он не любил открывать дверь. Вернее, две двери. В их квартире были две двери: внешняя, обитая изнутри жестью, и внутренняя, состоящая из нескольких компонентов – дерева, войлока, стекловолокна и противотараканной прослойки (сделал кандидат биологических наук). В двух дверях имелось шесть замков. И кроме того, между ними таился ревун с катера береговой охраны (достал знакомый пожарник).

Вор, преодолев первую дверь и, естественно, не подозревая о существовании ревуна с катера береговой охраны, спокойно, считая, что дело в шляпе, приступал ко взлому второй линии обороны, как вдруг раздавался рев, который и на закаленного, тренированного нарушителя границы действовал угнетающе, а бедного, психологически не подготовленного вора просто валил наповал. Да если еще учесть, что враг слышал ревун на расстоянии сотни метров, а вору рев ударял прямо в правое ухо, то можно смело утверждать, что в случае взлома дверей одним вором на земле стало бы меньше.