Девушка, та, первая, осторожно провела казенным мужским станком с тупой ржавой бритвой. Ничего не получилось.
– Я не могу, ничего не получается, – сказала девушка подружке.
– Ладно, давай я, – ответила вторая.
Она взяла бритву и провела с силой.
– Ой, – сказала девушка. – Зови Зою Петровну. Я что-то не то сделала.
Ольга из-за живота не видела, что сделала практикантка. Зато она видела перепуганные лица девушек. Еще почувствовала жжение.
– Может, так надо, не будем звать? Она кричать начнет и практику не зачтет. – Девушки переговаривались, как будто Ольги вообще здесь не было.
– Нет, надо звать. Иди ты, – сказала вторая девушка.
– Нет, сама иди. Ты сделала, ты и иди, – ответила первая.
Ольга посмотрела на настенные часы. Практикантки стояли над ней уже пятнадцать минут.
Они все-таки позвали некую Зою Петровну. И были правы. Зоя Петровна вошла в кабинет и начала кричать на девушек:
– Что, женщину побрить не можете? Безрукие! Смотрите.
Зоя Петровна в минуту побрила Ольгу.
– Пошли на клизму, – сказала она практиканткам. Ольга уже как бы и не участвовала в происходящем. Она думала только об одном – чтобы клизму ей поставила Зоя Петровна сама, а не эти девочки.
Ольгу переложили на другую кушетку. Зоя Петровна положила руку ей на живот и вдруг заорала:
– Она же родит у меня сейчас! Какая на хрен клизма! Быстро в родблок!
Девчушки прижались друг к другу и стояли, не двигаясь.
– Что встали, коровы? Бегом, я сказала! – заорала на них Зоя Петровна.
– Ты у нас Зоя Космодемьянская, что ли? – ласково спросила Ольгу Зоя Петровна. Ольга к тому моменту вообще ничего не соображала. Но поняла, что эта замечательная женщина ее похвалила, сказала ей что-то хорошее.
А потом Зоя Петровна пропала. Ольгу куда-то везли, что-то говорили. Но голоса были другими. И Ольга, кусавшая губы еще с поездки в автобусе, закричала. Она хотела сказать, чтобы позвали ту женщину, но получился только крик.
– Чё орешь? – Ольга увидела склонившуюся над ней белую маску.
– Больно! – закричала Ольга.
– А ебаться не больно было? – спросила маска.
Зою Петровну Ольга увидела, когда лежала в коридоре после родов. Она помнила, что ей сунули в лицо красную огромную промежность.
– Кто? – спросила маска.
Ольга молчала.
– Кто родился? – настаивала маска, тыкая в лицо Ольге промежность.
– Девочка, – ответила Ольга. – Как сырок плавленый.
– Чего? – удивилась маска.
После этого она ничего не помнила. Очнулась от знакомого голоса, который сказал ей что-то хорошее.
– Есть хочешь? – спросила Зоя Петровна.
– Нет, спасибо, – ответила Ольга.
– Надо, поешь, – велела Зоя Петровна, и Ольга послушалась. Зоя Петровна оставила ей на тележке холодную мясную запеканку. Ольга взяла вилку, отковырнула кусок. Прожевала. Оставшееся она глотала, не пережевывая. Вкус той запеканки она помнила всю жизнь.
Ее перевели в палату. Двенадцать человек. Всем приносили детей на кормление, а Ольге – нет. Она спрашивала, где ее дочка, у медсестер, но они не знали. Медсестер было четыре. Две – в одну смену, злые. Две – в другую, добрые. Добрые медсестры, сменившие злых, Ольге и сказали, что дочка ее на третьем этаже в кювезе. Плохенькая. Поэтому и не приносят на кормление.
Вечером, когда медсестры ушли пить шампанское и есть шоколадные конфеты, подаренные на выписку, Ольга пошла искать дочь. Дошла до выхода на лестницу, долго, очень долго поднималась на один пролет.
Зашла в палату, где лежали детки в кювезиках. Подолгу всматривалась в надписи. У Ольги зрение было минус два. Не так много, но надо вглядываться, чтобы увидеть. Очки она не носила, считая, что в них выглядит еще хуже.
– Ты что тут делаешь? – В палату зашла медсестра и увидела Ольгу. Та как раз дошла до конца одной стены.
– Дочку ищу, – ответила Ольга.
– А кто разрешил?
– Пожалуйста, мне очень надо, – попросила Ольга.
– Ладно. Как фамилия?
– Кириллова.
– Вот здесь. – Медсестра махнула в сторону другой стены и ушла. – Пять минут – и чтобы я тебя здесь не видела, – сказала она.
– Спасибо.
Ольга хотела сказать медсестре, что плохо видит, но побоялась. Неужели мать не узнает своего ребенка? Она пошла в указанном направлении, вглядываясь в надписи. Около четвертого по счету кювезика остановилась – там лежал туго запеленутый красивый младенец со светлыми волосиками. Ольга сощурилась, разглядывая надпись с именем-отчеством и фамилией матери. Да, она, Кириллова Ольга Михайловна. Она стояла и смотрела на сверток. Потом посмотрела на того ребенка, что лежал рядом, справа. Нет, ее лучше. Тот ребенок, маленький, чернявенький, спал с недовольным личиком. Ольга прищурилась. Над соседним кювезиком тоже было написано Кириллова Ольга Михайловна. У Ольги захолонуло сердце. Она стала вглядываться, да, этот красивый ребенок – Кириенко, значит, не ее. А ее – этот, эта, с недовольным личиком. В этот момент в палату опять зашла медсестра.
– Я же сказала, пять минут. Иди отсюда.
Ольга вышла и пошла вниз. Вниз по лестнице идти было легче, чем наверх. Ольга вернулась в свою палату, перетянула на талии пеленку коричневого цвета, скрывающего плохо простиранные пятна чужой крови, и легла. Думала, что не заснет от потрясения, а заснула сразу же. А утром ей принесли дочку. Ту – маленькую, чернявенькую, с недовольным личиком. Ольга держала дочку и пихала ей в ротик с опущенными уголками губ грудь. Дочка отказывалась брать предложенное. Ольга опять впихивала, как делали ее соседки по палате, но дочка была упрямой. Ольга плюнула на кормление и развернула пеленку, чтобы ее хорошенько рассмотреть. На ручках дочки бинтом были привязаны бирки из клеенки. Ольга повернула бирку и прочитала: «Смирнова Алла Сергеевна». Ольга резко отодвинула девочку и почти бросила ее на кровать. Зашла медсестра забирать детей с кормления.
