Ластики - [12]

Когда стемнело, Гаринати в ожидании назначенного часа пустился бродить среди вонючих зарослей дырявых тазов и проволоки. Письменные инструкции Бона остались у него в комнате – он давно выучил их наизусть.

Эти документы – точный план сада и дома, подробнейшее описание всех помещений, перечень действий, которые он должен совершить, – документы эти написаны не Бона; сам он написал лишь несколько листков, касающихся собственно убийства. Гаринати не знает, кто был автором остального; вернее, даже авторами, ведь в домике должны были побывать несколько человек, чтобы произвести необходимые наблюдения, запомнить расположение комнат и мебели, изучить привычки обитателей, вплоть до того, какая половица скрипит под ногой, а какая – нет. А еще кто-то во второй половине дня отключил звонок у калитки.

Маленькая застекленная дверь жалобно заскрипела. Убегающий Гаринати толкнул ее чуть сильнее, чем надо было.

Остается еще узнать, как…

Вернуться, не мешкая. Теперь там только глухая старуха. Подняться наверх и проверить все на опыте. Затаившись в темноте, отметить тот миг, когда ни о чем не подозревающая рука включит в комнате свет.

Другой вместо него… Ни о чем не подозревающая рука. Его рука.

Убийца всегда возвращается…

А если Бона знает? Но и здесь торчать нечего! Бона, Бона, Бона… Гаринати выпрямился. Он шагает по мосту.

Похоже, сейчас пойдет снег.

Другой вместо него придет, взвешивая каждый шаг, с ясным умом, по своей воле, свершить неотвратимый акт правосудия.

Каменный кубик.

Неисправная сигнализация.

Улица, пропахшая капустным супом.

Немощенные проулки, которые теряются вдали, среди проржавевшего железа.

Уоллес.

«Специальный агент»…

Глава первая

1

Уоллес прислоняется спиной к поручням у входа на мост. Это еще молодой человек, высокий, спокойный, с правильными чертами лица. Его костюм и праздный вид вызывают легкое удивление у запаздывающих рабочих, которые спешат в порт: как-то странно видеть в такое время, в таком месте человека не в рабочей одежде, не на велосипеде, никуда не спешащего; какая может быть прогулка рано утром во вторник, да и кому вздумается гулять в этом квартале. В этой независимости от места и времени есть что-то неприличное.

А Уоллес думает, что на улице нежарко и, должно быть, приятно поразмяться, катя по гладкому асфальту в потоке велосипедистов; но он так и стоит, держась за железные перила. Люди один за другим поворачивают головы в его сторону. Он поправляет шарф и застегивает воротник плаща. Головы поочередно поворачиваются к нему, затем исчезают. Сегодня ему не удалось позавтракать: в бистро, где он снял комнату, до восьми утра кофе не подают. Машинально взглянув на часы, он замечает, что они так и не завелись; часы остановились вчера вечером, в половине восьмого, что не облегчило ему дел с поездкой и всем остальным. Бывает, что его часы остановятся без всякой причины – иногда от удара, но необязательно – и сами по себе начинают тикать снова, опять-таки непонятно почему. С виду в них ничего не сломано, они могут идти несколько недель подряд. Они просто капризничают; вначале это несколько мешает, а потом привыкаешь. Сейчас, должно быть, половина седьмого. Постучит ли хозяин в дверь, как обещал? На всякий случай Уоллес завел маленький будильник, который из предосторожности брал с собой, и в результате проснулся даже немного раньше: раз уж он не спит, надо сразу браться за дело. Сейчас он один, как будто поток велосипедистов увлек его за собой и бросил по дороге. Перед ним в тусклом желтом свете виднеется улица, по которой он вышел на бульвар; слева, на углу – красивый шестиэтажный дом, а напротив – кирпичный домик, окруженный небольшим садом. Вчера в этом доме Даниэля Дюпона убили выстрелом в грудь. Пока Уоллес больше ничего не знает.

Накануне поздно ночью он приехал в этот город, который едва знает. Однажды он уже приезжал сюда, но всего на несколько часов, тогда он был ребенком и ничего толком не запомнил. Кроме одного пейзажа: канал, заканчивающийся тупиком; у берега – старое, заброшенное судно – остов парусника? Вход в канал преграждает очень низкий каменный мост. Наверно, на самом деле было не совсем так: судно не могло бы пройти под этим мостом. Уоллес продолжает путь в глубь города.

Перейдя канал, он останавливается, чтобы пропустить трамвай, который возвращается из порта. Свежевыкрашенный трамвай, красно-желтый с золотым гербом, так и сверкает; он совсем пустой – все едут в другую сторону. Трамвай тоже останавливается, и его металлическая подножка оказывается как раз перед Уоллесом; тогда Уоллес замечает рядом табличку, установленную под газовым рожком, с надписью: «Остановка трамвая» и цифрой шесть – номером маршрута. Раздается звонок, и трамвай, поскрипывая, медленно катит дальше. По-видимому, он закончил смену. Вчера вечером, у вокзала, в трамвае было столько народу, что ему так и не удалось взять билет; контролер не мог пробраться через проход, заставленный чемоданами. Он с трудом добился от пассажиров, на какой остановке надо сойти, чтобы попасть на улицу Землемеров; по-видимому, большинство из них никогда на слышали о такой улице. Кое-кто сказал даже, будто она совсем не в этом направлении. Ему пришлось довольно долго шагать по скудно освещенному бульвару, и когда он нашел наконец нужный перекресток, то заметил еще не закрывшееся кафе, где ему сдали комнату, не слишком удобную, разумеется, но вполне сносную. Можно считать, ему повезло, ведь отыскать в этом малолюдном квартале гостиницу было бы нелегким делом. На застекленной двери эмалевой краской было выведено: «Сдаются комнаты», однако хозяин помедлил, прежде чем ответить на вопрос; похоже, он был чем-то недоволен или просто не в настроении. Перейдя бульвар, Уоллес сворачивает на улицу с торцовой мостовой, очевидно, ведущую к центру. На синей табличке написано: «Брабантская улица». Перед отъездом Уоллес не успел раздобыть план города; он рассчитывает сделать это сегодня, как только откроются магазины, а время, оставшееся до восьми часов, когда обычно начинают работу в полицейских участках, он использует для того, чтобы немного сориентироваться в лабиринте улиц. Вот эту улицу, хоть и узкую, стоит запомнить: она вроде бы длинная, ее конец сливается вдали с серым небом. Небо по-настоящему зимнее; похоже, сейчас пойдет снег.