Лашарела - [107]

Долго смотрели царь и военачальники на монгольские войска, сохраняя мрачное молчание.

— Много их, — вздохнул царь.

— Их больше, чем песчинок в море и звезд на небе, — подтвердил Мхаргрдзели.

Царь вернулся в крепость и созвал военный совет.

На совете все в один голос отметили, что враг многочислен и силен.

Иванэ Мхаргрдзели, Варам Гагели и эристави эретский были за то, чтобы немедленно начать наступление. Они говорили, что грузинские войска находятся в лучшем положении, и советовали не давать передышку врагу, изнуренному долгим переходом.

Царь слушал внимательно.

Военачальники Западной Грузии молчали, ничем не выдавая своих мыслей.

Царь окинул взглядом собравшихся.

— Кто еще желает высказать свое мнение и подать совет? — спросил он.

С места медленно поднялся Ахалцихели. Он низко поклонился царю и вельможам и заговорил спокойно и размеренно:

— Царь и князья, могущественные и победоносные, не раз повергавшие врагов отечества! Вы все слышали о том, сколь умелы татары в сражении на равнине, ибо степь — их родина. Они искусны и проворны, когда сражаются в долине. Но в нашей стране много теснин и ущелий, и монгольские всадники окажутся бессильными против грузинского строя, ибо они непривычны к бою среди ущелий и скал. Сейчас нам пришлось бы сражаться на равнине, к тому же покрытой снегом. Монгольские кони не подкованы и им будет легко, а наши подкованные кони будут скользить и утопать в снегу. Я советую не вступать в бой на равнине, где у врага будет несомненное преимущество над нами, а отойти в горы, там-то мы им дадим сражение!

— Как можно отступать теперь! — возмущенно прервал Шалву Варам Гагели. — Отступать, когда родину нашу топчет враг, разоряет наши владения, истребляет людей!

— Не посоветует ли нам Ахалцихели покинуть и Тбилиси и скрыться в горах!.. — язвительно проговорил Иванэ Мхаргрдзели.

— Если у царя и вельмож не болит сердце за разорение и порабощение нашей отчизны и наших владений, мы одни готовы сразиться с врагом. Если мы не обратим монголов в бегство, то и жизнь наша нам не нужна! — крикнул эристави эретский.

Царь понял, что продолжение спора грозит расколом.

Бедствия от монгольского нашествия терпели пока что только три окраинные области Грузии — Гаги, Сомхити и Эрети. Вот почему таким гневом звучали слова эретского эристави. Владетели этих трех областей были единодушны на совете.

Разумом царь склонялся к доводам и советам Ахалцихели. В другое время, при спокойном обсуждении, преимущество его плана было бы очевидным для всех. Но теперь, когда каждый князь считал, что судьба Грузии зависит прежде всего от судьбы его собственных владений, спокойно посовещаться, чтобы выбрать лучший с военной точки зрения план, было невозможно. Важнейшим условием победы царь считал сохранение единства среди самих грузин. Отступление, хотя и на более выгодные позиции, могло вызвать гибельный раскол.

Бледный от ярости Ахалцихели продолжал стоять на своем.

Рубец на щеке его подергивался. Он ждал, когда вельможи успокоятся, чтобы закончить свою речь.

— Легко говорить Ахалцихели, его владения, Тори и Ахалцихе, далеко отсюда! — злобно проговорил Мхаргрдзели.

Эти слова были последней каплей, переполнившей чашу терпения Шалвы.

— Не желание уйти от боя и не страх заставляют меня предлагать это! — воскликнул он. — Просто я думаю, что так будет лучше для всего царства. Но если вас не убеждают мои речи и вы не хотите меня слушать, пусть будет по-вашему.

Георгий и умом и сердцем был на стороне незаслуженно оскорбляемого Ахалцихели, но не мог вступиться за него, ибо только подлил бы этим масла в огонь. Пока никто из военачальников не вздумал примкнуть к плану Ахалцихели, царь сам разрешил спор.

— И я считаю, что следует дать сражение в этой долине. Облачимся в доспехи и с помощью божьей и под защитой святого креста рассеем врагов.

Был принят план сражения, предложенный Иванэ Мхаргрдзели.

Левым крылом командовал он сам, правым — Варам Гагели, а центр был поручен самому царю.

Подобно черной туче внезапно двинулась с края горизонта монгольская конница.

Подскакав ближе, татары отпустили поводья и обрушили град стрел на несущихся им навстречу грузин.

Монгольские всадники неслись, как камни, пущенные из пращи, и на всем скаку пускали стрелу за стрелой, испуская дикие крики.

— Кху-кху! Урра! Урра! — гремело, словно гром.

Эти крики, конский топот и свист стрел сеяли ужас и смятение.

Ряды монгольской конницы ворвались в строй грузин, как горная река врывается в долину с кручи.

Но вот дождь стрел стал ослабевать, его сменил звон мечей и щитов.

Грузины рубились яростно, ослепительно сверкали мечи. Душераздирающие стоны раненых, ржание коней оглашали окрестность.

Долго длилась жестокая битва. Всадники, под которыми падали кони, продолжали драться пешими, живые снимали оружие с убитых. Лужи крови там и сям алели на белом снегу.

Монголы стали медленно отступать и внезапно оторвались от грузин. Всадники повернулись спиной к грузинскому строю и, ударяя коней пятками, припав к седлам, обратились в бегство.

— Бей их! — крикнул Георгий, и грузины погнались за неприятелем с громкими криками «ваша!», «ваша!».