Лароуз - [73]

Высоко в небе что-то напевали звезды. Одна из них упала каплей огня. Она задрожала, качнулась из стороны в сторону, а затем устремилась прямо к Лароуз. Та отклонилась назад и оказалась лежащей рядом с Вольфредом.

Так они принесли в мир новую жизнь.

Лароуз разрезала свою модную одежду, чтобы сшить из лоскутков детские одеяла. Она разобрала корсет и вынула его странные гибкие кости. Вольфред сделал из них ограждение для головы младенца и установил его на заспинную доску[159]. Туфли они отдали жене одного из поселенцев в обмен на семена. Чулки и шляпу подарили знахарю, который придумал имя их ребенку.

Следующие трое детей родились во время грозы. Лароуз кричала, когда гремел гром. Энергия била в ней через край, и роды проходили легче. Все четверо родились сильными и исключительно хорошо сложенными. Их назвали Патрис, Катберт, Клеофила и Лароуз. Было ясно, что все они унаследовали энергию и целеустремленность матери, а также упорство и любознательность отца, сочетающиеся в тех или иных пропорциях.

Она отдраила половицы, сшила муслиновые занавески. Ее дети научились читать, писать и говорили на английском и на оджибве. Она поправляла их, когда они делали грамматические ошибки в обоих языках. В английском языке было слово для каждого явления и предмета. В языке оджибве — для каждого действия. Английский содержал больше оттенков эмоций, но оджибве — семейных отношений. На большой беленой доске она по памяти нарисовала карту мира. Все учились вести бухгалтерию, копируя записи в приходно-расходной книге отца. Все кроили одежду и вышивали бисером, особенно когда выпадал снег и они оказывались отрезанными от всего мира. Дети рубили дрова и топили печку. Вольфред научил их тайне приготовления теста, чуду поиска невидимых диких дрожжей, необходимых, чтобы его поднять, и приятной радости выпекания хлеба в золе или в разогретой огнем печи. Промасленную бумагу на окнах заменили стеклами. Занятая ими земля оказалась в границах резервации, но Вольфред оформил ее как участок поселенца в соответствии с законом о гомстедах[160], после чего агенты и священник оставили их в покое.

Когда младшему ребенку исполнился год, неудержимый кашель Лароуз прорвал возводимую ею преграду и боль заполнила ее кости.

Вольфред заставлял жену пить масло из снятых сливок. Принуждал отдыхать. Тщательно заворачивал ее в одеяло и приносил в постель горячие камни. Дело пошло на лад, и Лароуз стало лучше. Она годами оставалась прежней. Потом однажды весной она снова потеряла сознание, пролив ведро холодной воды, которое несла, и лежала мокрая на студеной траве, обессилевшая и яростная, с пенящейся алой артериальной кровью на губах. Но опять поправилась и окрепла. Она обманула древний недуг и вырвала у него еще десять лет жизни.

Наконец, охваченный жаждой собственного существования, он овладел ею. Кости болели, словно их кто-то проткнул раскаленными железными ножами. Легкие напоминали изрезанные ножницами бумажные валентинки. Вольфред наливал ложечкой ей в рот разогретый жир дичи, которую добывал. Он по-прежнему требовал, чтобы она чаще отдыхала, тщательно укутывал в одеяло каждую ночь и обкладывал ее ноги горячими озерными камнями. Каждый вечер Лароуз говорила «прощай», пыталась умереть до утра и была разочарована, когда просыпалась. Он делал пластырь из вареной толченой крапивы, проложенной между двумя кусочками холста, и накладывал его на грудь Лароуз. Ей становилось лучше, она набирала силу, но этого хватало только на месяц. В прохладный день позднего лета, когда кузнечики звонко стрекотали в поле, где заготавливали сено, а птицы выводили замысловатые трели на ветках берез, она снова повалилась в траву. Глядя в кружащееся над ней сияющее небо, она увидела зловещую птицу, предвестницу смерти. Вольфред завернул Лароуз в одеяло и положил ее на дно тележки, выстланное камышом. Дети, таскавшие камыш, навалили его толстым, высоким слоем. Внизу, на досках, лежали тяжелые попоны, а на них детские одеяльца. Она увидела постель, которую дети для нее приготовили, и погладила их лица.

— Уберите свои одеяла, — сказала она, ужасаясь при мысли, что им может передаться болезнь, которая съедала ее.

— Проветрите их, — закричала она. — Проветрите весь дом. Какое-то время спите в сарае.

Они прикасались к ней, пытаясь успокоить.

— Мне и так тепло, — улыбнулась она, солгав.

Вольфред прослышал, что в недавно построенном Сент-Поле[161] есть врач, который умеет лечить ее болезнь. Он запряг в тележку вола и отправился туда вместе с Лароуз. После двухнедельного путешествия, которое чуть ее не убило, она посетила доктора Ханифорда Эймса.

* * *

В безукоризненно чистом кабинете вежливый бледный доктор измерил ее пульс спокойными пальцами, послушал дыхание и рассказал о том, что узнал от южанина, доктора Джона Крогана[162]. В большой пещере в штате Кентукки тот начал применять спелеотерапию для лечения чахотки, по-научному называемой туберкулезом. Чистый и насыщенный минералами воздух пещер оказался целебным. Доктор Ханифорд Эймс углубил и расширил четыре каменных зала в пещерах Уабаша[163] в Сент-Поле. Там он держал своих пациентов, заботясь об их хорошем питании и следя, чтобы все вокруг них было чистым и оказывало благотворное воздействие. Когда врач встретился с Лароуз, он сначала выступил против того, чтобы применить к ней выработанный им лечебный режим. Дело заключалось в том, что доктор был уверен: нельзя вылечить индианку. Но Вольфред не отступал. Они ждали восемь дней. Наконец один из пациентов скончался, и Вольфред отдал доктору все деньги, которые у них были. Лароуз допустили в пещеру. Ей отвели крошечную каменную комнату с выбеленными стенами и потолком. Места хватало лишь для койки и умывальника. У входа находился большой скальный выступ, на котором она лежала весь день, наблюдая за неукротимой, стремительной Миссисипи. Лароуз улыбнулась, когда Вольфред положил ее на мягкий, свежий матрас. С кровати она посмотрела за реку, на горизонт, где на востоке рельефно клубились розовые кучевые облака.