Лариса Мондрус - [45]

- Я понял! Будь сделано.

В столице обходиться без машины, особенно артистам, крайне сложно, и, получив прописку, Мондрус и Шварц уже подумывали о собственном авто. Но кругом мертвые очереди, даже "Запорожец" приходилось ждать годами. А тут вдруг такая возможность.

Как нарочно, гастроли для Мондрус начались с простуды, пропал голос. Людвиковский, знаток алкогольной терапии, настойчиво советовал:

- Если ты выпьешь сию минуту полстакана водки с перцем, то завтра встанешь как огурчик. И точно будешь петь. Давай, Валентина, помоги ей.

Валя Печорина, диктор Центрального телевидения, жившая с Мондрус в одном номере, уже подносила больной снадобье, приговаривая:

- Ну, смелее, смелее в бой... Давай... Зажми нос - и залпом!

Кое-как уговорили, Лариса подчинилась, но что сделалось с человеком, который в жизни никогда не пил водки, нетрудно представить. Мондрус едва хватило сил, чтобы дойти до кровати - было убийственно дурно. На следующий день ни о каком выступлении нечего было и думать.

После обеда, воспользовавшись незапланированным выходным, Лариса вместе с Печориной поехала на заветный завод "Коммунар".

На вахте слегка переполошились, узнав, что к ним пожаловала известная артистка Лариса Мондрус. Встречать гостью вышел сам директор завода Сериков, розовощекий толстенький крепыш.

- Неужели это ты, Лялечка! - расцвел он в улыбке и сразу объяснил, заметив недоумение на лице Мондрус.- Ты, Лариса похожа на мою дочь Лялечку. Она очень любит тебя, и мне тоже нравятся твои песни.

- Замечательно! - успокоилась Мондрус.

- Ну, признавайся, какая нужда тебя привела? Концерт надо организовать? Поможем...

Неловко было Ларисе как-то с ходу заводить разговор о машине.

- Да нет. У меня просто свободный день, мы хотели посмотреть, как делают машины, как работают люди... Это ведь интересно.

- Да, у нас есть что посмотреть. Завод еще молодой. Впрочем, я сам покажу вам конвейер. Пойдемте.

После почти часовой прогулки по цехам, сопровождаемой рассказом Серикова, Мондрус с Печориной получили полное представление о том, как делается единственный а СССР автомобиль "особо малого класса", который зубоскалы именовали не иначе как "набор юного техника" или хуже того "консервной банкой".

Потом в кабинете директора гостьи пили коньяк и чай. Увидев на столе игрушечную модель "Запорожца", Лариса воскликнула:

- Какая замечательная машина!

Сериков был польщен.

- А ты, Лялечка, хотела бы иметь такую?

- Конечно! "Запорожец" для меня - лучшая машина.

Грубая лесть прозвучала так искренне, что Сериков блаженно закивал головой. Он хорошо знал, что артисты уровня Мондрус ездили на "Волгах" и "Москвичах", а тут вдруг предпочли его "Запорожец".

- А какой цвет тебе нравится?

Лариса растерялась и ляпнула первое, что пришло в голову:

- Красный!

Она органически ненавидела этот цвет и - надо же! - всегда выбирала именно его. Даже в Германии, когда она покупала свою последнюю машину, ее уговорили взять красную "хонду": "Это же самый яркий цвет, на автобане вас будут видеть издалека".

- Я обещаю, что у тебя будет красный "Запорожец".

- А как же до меня это дойдет?

- Ты не волнуйся, Лялечка. Это моя забота. Оставь только свой адрес.

Через полгода Мондрус действительно получит из автомагазина уведомление на приобретение "Запорожца". В графе "цвет" будет написано "красный". Как всегда, такое случается в самый неподходящий момент, при острой нехватке денег, но выручит дядя Миша - муж папиной сестры Мары. Впрочем, до этого еще надо дожить

В Днепропетровске Мондрус настиг телефонный звонок от молодого, никому не известного композитора Полада Бюль-Бюль-оглы. Вместе с О. Гаджикасимовым он написал песню "Разговор птиц", весьма удачную, на его взгляд, и хотел, чтобы Лариса записала ее в дуэте с Муслимом Магомаевым.

На "Мелодии" редактор студии Анна Качалина приветствовала эту идею. Шварцу поручили заняться оркестровкой. Основная трудность заключалась в том, что голосовые диапазоны Магомаева и Мондрус совершенно различные, но Эгил блестяще справился с заданием, смодулировав тональность таким образом, что обоим исполнителям было очень комфортно в найденном регистре. И оркестр звучал на западный манер, в духе новевших веяний.

Дружба, завязавшаяся с модным азербайджанским певцом в ходе работы над "Разговором птиц", льстила в какой-то мере Мондрус и Шварцу, хотя, несомненно, движущей силой сотрудничества выступала обоюдная искренность. Магомаеву исполнилось двадцать пять, но он уже получил звание заслуженного и находился в большом фаворе. Ему доверяли открытие официальных праздничных концертов, где он, как трибун, исполнял песни "гражданского звучания" типа "Бухенвальдского набата" В. Мурадели или "Хотят ли русские войны" Э. Колмановского.

Магомаев жил в Баку, в роскошной квартире на улице Хагани, пел ведущие партии в тамошнем оперном театре, но много времени проводил и в Москве, где его всегда ждала целая орда подхалимов и любовница Мила Фиготина, живущая ныне за океаном. Муслим был интеллигентен и по-царски щедр, любил делать друзьям подарки. Получив очередной гонорар за исполнение какой-нибудь "оды", он тут же устраивал грандиозную попойку в ресторане "Баку", которая продолжалась обычно до утра. Пару-тройку раз я попадал на эти пьянки, хотя и не числился в его друзьях. По части алкоголя он был жутко вынослив. Наезжая к Мондрусам на Ольховскую, он быстро опустошал все запасы спиртного, и Эгил среди ночи был вынужден бежать на улицу и ловить таксистов, чтобы добыть новую порцию горячительного. Дойдя до определенной кондиции, Муслим начинал жаловаться, что его постоянно оговаривают, чернят, распускают нехорошие сплетни, а он никогда ни о ком худого слова не сказал. И вообще готов любому отдать последнее. Я его тогда воспринимал как типичного гения с легко ранимой душой.