Ларион и Варвара - [3]

— Сколь же все-таки тебе за помощь-то? — с непонятной робостью опять спросила Варя, когда Ларион сложил ей дрова в ограде.

Он опять ничего не запросил, и Варя изо всех сил старалась угадать, не остался ли он в обиде, когда она высыпала ему в рогожку меру картошки. Она рада была бы еще раз накормить его, но помнила, что хлеба у нее почти не осталось. Да и ушел Ларион поспешно, словно бы догадавшись, о чем думает Варя. Она вышла за ворота и все глядела ему вслед, как будто ждала, что он обернется. Тогда она, наверное, крикнула бы ему и позвала обратно, чтобы отдать последнее, но Ларион не оглянулся.

Варя забрала девочку домой от свекрови и влезла с нею на печь, еще горячую от утренней топки. Сегодня она шла из лесу порожняя, но почему-то очень устала. Кажется, больше, чем если бы везла на себе воз… Варя развязала платок, откинула давившую голову косу. Морька что-то рассказывала, лопотала, трогала мать за щеки.

— Чего ты?.. — рассеянно спросила Варя. — Давай, дочка, уснем…

Их обеих растомил печной жар, запах прокаленной овчины. Маленькая Морькина голова взмокла под грудью у Вари. Девочка уснула первая, и мать, чуть поднявшись на локте, поглядела ей в розовое, курносое лицо. Ждановская, отцовская порода!.. Пока что чистые у ее Морьки глазки, а потом будет в них, наверное, озорное отцовское бездушье. Оно редко уходило из Пашкиных глаз: и когда любил он Варю, и когда она была далека от него.

2

Павел Жданов ушел из дома в сорок втором, и Варя первое время только и думала, как бы совсем, навек, выбросить из памяти все свои обиды. Так ей легче бы было ждать его, своего единственного, законного, такого, какой уж он есть. Нельзя же ей было таить обиду на человека, которого теперь каждую минуту стережет смерть, который, может быть, в холоде, в темноте ночи зовет ее, свою жену, по имени и просит забыть все плохое, что было. Да ведь и хорошее было тоже.

И Варя за все это время почти и не касалась памятью того, о чем твердо решила забыть. Но вот сегодня, когда она шла позади саней и глядела на Ларионову спину, она опять испытала горькие минуты. Первая мысль была: как все-таки тяжко без мужа, без помощника!.. А вторая: Пашка-то ведь ей никогда помощником и не был. Будь он сейчас дома, она так же, как и теперь, волочила бы на себе эти дрова, сама бы их рубила, сама бы летом косила, гребла. Пашка все умел, но ни до чего охоты не было. А Варя, которая его любила, сначала этим и не огорчалась: ей думалось, что чем усерднее будет она сама обо всем хлопотать, тем больше будет любить и ценить ее муж. Уж потом она поняла, как ошиблась.

…Зачем же она теперь об этом вспомнила опять? Неужели ее чем-то растревожил этот молчаливый, одинокий, красивый мужик? Ведь с ним всего несколько слов было сказано, но Варе думалось, что за таким, как этот Ларион, жилось бы легко. При всей его молчаливой суровости было в нем и что-то мягкое, ласковое. Что-то не от женатого мужика, а от совсем молоденького парня, который еще всего боится и всего уже горячо желает. Было в этом человеке какое-то терпение к судьбе, угадывалась доброта. А у Пашки ничего этого не было. Тот все хотел взять у жизни срыву, без труда, без всякой оглядки.

Варе подумалось, что такой человек, как Ларион, наверное, никого не обидит и не может у него быть врагов, хотя вряд ли есть и закадычные дружки. Он, наверное, и среди своих погодков кажется старшим, и с ним нельзя запанибрата… Это у Пашки Жданова дружков было полно, но все до первого случая: ругались, мирились, снова ругались… А Ларион, думается, не обидит, но вряд ли и простит… Может быть, и она, Варя, такая же? Как она старалась забыть, а вот, оказывается, не забыла своих обид. Их много было, но некоторые, наверное, всю жизнь будут помниться. Хотя другие женщины конечно бы на такое махнули рукой.

Первая обида ударила ее неожиданно, в первый же год после свадьбы. И Варя совсем не была к этой обиде готова. Ей хотелось, чтобы была у нее девочка, и родилась девочка. Послали за Пашкой, а он, то ли в шутку, то ли сдуру, велел сказать Варе, чтобы она теперь его не ждала, и «с горя» поехал бить глухарей.

— «Опоганилась баба с первого же раза — девку принесла», — передала Варе свекровь Пашкины слова. И пояснила: — Конфузно ему: такой ухарь-парень — и девчонку скроил. Он с ребятами по рукам бился, что малый будет. То-то ведь досадила ты ему!..

Свекровь как будто бы тоже считала Варю виноватой. Варя тогда облила слезами девочку и из больницы понесла ее к своей родне. Пашка явился туда только дня через три. Вместо того чтобы поздороваться, долго что-то молол про охоту, посмеивался. Когда же все-таки решил взглянуть на дочь, Варя загородила ее и сказала холодно:

— Не трожь, она спит. От тебя дичиной пахнет…

Но она пошла за Пашкой, сама понесла на руках свою дочь.

— Вот ведь ты какая!.. — все еще посмеиваясь, сказал Пашка. — Нотная ты баба! Ну-ка, откинь кружевьё это, я погляжу, кого выродила…

Потом к Варе прикинулась грудница, она очень маялась, но не жаловалась ни свекрови, ни мужу, молча терпела боль и жар.

— Сунь ты девку-то в качку, — шепотом сказал Пашка, ночью ища Варю рукой. И, обжегшись о мокрую Варину щеку, опросил: — Что ты плачешь? У тебя болит чего?..