Ларец Самозванца - [3]

— Роман Смородинский, конфидент государя Московии, царя Дмитрия Иоанновича! — назвался пан Роман, ничуть не обидевшись. В Стремянном полку — отборной части царской армии, сплошь попадались такие вот дерзкие и грубые люди. Учить их уму-разуму, только зря кончар тупить.

— Кого?! — изумился «стремянник». — Какого царя? Ах, Митьки…

Тяжёлый и длинный кончар — оружие для умелого да сильного — молнией просвистел в воздухе, звонко разрубив медное блюдо с курой… Хотя рубить им было практически невозможно — только колоть!

— Ты! — тяжело выдохнул пан Роман. — Не знаю уж, чьей ты сотни, но про царя так говорить…

— Дмитрий более не царь! Он — самозванец и мы свергли его ещё два дня тому! — сурово возразил стрелец. — Народ присудил его смерти! Мать отреклась от него ![2] Валяется сейчас под стеной… И Петька Басманов [3] — вместе с ним!

Стрелец, круша скамью, отпрыгнул к стене, лихорадочно выдёргивая саблю из ножен. Двое шляхтичей повисли на плечах взрыкнувшего пана Романа, пан Анджей вцепился в кончар.

— Ты нас всех тут поубиваешь! — заорал он в ухо приятелю. — Остынь, Роман! Остынь, кому говорю!

Медленно, очень медленно кровавая пелена спала с глаз пана Романа. Теперь ему было стыдно, в первую очередь — перед Татьяной. Та, впрочем, выглядела не испуганной, а скорее — огорчённой. Только вот непонятно, чем больше: смертью царя или необъяснимым припадком возлюбленного.

— Государь… — прошептал пан Роман, дрожащей рукой убирая меч в ножны. — Проклятая страна! Проклятый народ! Казнить его!

Его перст указывал на стрельца и тот побледнел, ещё плотнее прислонился к стене, готовясь задорого отдать свою жизнь… Ему не пришлось.

— Стой, господин! — это у старосты прорезался, наконец, голос. — Стой! Не смей трогать его!

— Ты?! Ты мне будешь указывать, смерд?

— Я! — подтвердил тот. — Я — государев человек, да мы все — государевы! Плох или хорош был прежний царь, он мёртв ныне. Его не вернёшь, и не нужно мстя за него, проливать ещё больше крови. В чём повинен стрелец?!

— Пшёл вон! — заорал пан Анджей, в свою очередь, хватаясь за огромный, больше чем в половину его роста кончар. — Заколю лично!

— Меня — да! — подтвердил староста. — Его тоже… Всех нас рубить будешь? Посмотри в окно, сударь!

Пан Анджей осторожно выглянул в окно и мрачно, зло и безнадежно выругался… Майдан, или как он там у московитов называется, был заполонен селянами. Мужики, бабы, глуздыри-несмышлёныши вперемешку стояли против дома своего старосты. В толпе — особенно в первых рядах видны были поднятые до поры кверху острия рогатин, кое-где заметны были лучники, в двух или трёх местах на мужиках надеты были доспехи… По всему выходило, что прорываться будет нелегко. Тем более, единственное действительное преимущество шляхты — молодецкий удар с разгона, здесь не случится хотя бы потому, что неоткуда взяться разгону. Толпу смердов и жидкую цепочку казаков и шляхтичей разделяло не больше десяти шагов. Если они хотя бы шевельнутся не так, их разорвут раньше, чем половину успеет схватиться за сабли!

— Мы уходим! — напряжённо глядя в глаза старосте, медленно сказал пан Роман. — Прямо сейчас… подавись ты своим гостеприимством!

— Вы можете уходить! — кивнул староста. — Мы не хотим кровопролития!

Проклятые московиты… у них даже смерды — сплошь воины, знающие с какой стороны за меч браться!

Собирались быстро — только пан Анджей успел на ходу перехватить что-то… да разве половинку гуся с подливой можно назвать достойным пана Анджея обедом?! Тьфу! Одним словом, беда на беде!

Выезжали с трудом. Смерды расступались медленно, взгляды исподлобья жалили так же остро, как и стрелы. Всего-то полчаса назад мечтавшие о бабах и медовухе казаки теперь боялись не так взглянуть, ехали, отчаянно сжимая рукояти сабель и пистолетов. Однако, их выпустили без проблем.

Уже за селом пан Роман приказал пустить коней полным скоком. Следовало поспешить…

3

— Пароль!

— Шуя… Отзыв говори, борода!

— Новгород… Сам ты — борода!

Такая перепалка имела место ранним утром двадцатого мая у ворот Кремля. Рослый стрелец из новгородцев, поставленных у главных, Спасских ворот Кремля благодаря своей несомненной верности нынешнему правителю, князю Василию Васильевичу Шуйскому, выпятил вперёд свою окладистую, во всю грудь бороду и никак не желал уступать. Кирилл Шулепов, надворный сотник князя Михаила Скопина [4], ощутил, как гнев постепенно захлёстывает душу. Терпение его и так-то было далеко не безгранично. А с некоторых пор он стал и вовсе забывать, что люди бывают добрыми и ласковыми… В Москве после восстания, закончившегося гибелью Самозванца, не только погода, но и люди, кажется, сошли с ума!

— С дороги! — рявкнул Кирилл, сердито бросая ладонь на рукоять сабли. — Я всё что должен, сказал. Ещё немного и…

Стрелец, ухмыльнувшись в бороду, тем не менее махнул своим товарищам и те неспешно расступились, оттащив в сторону преграждающую дорогу рогатку. Кирилл — а за ним трое его холопов — раздражённые и даже злые въехали внутрь Кремля…

Здесь всё не слишком сильно изменилось за последние два дня. Разве что выбитые в Большом Дворце дорогие заморские стёкла вставили, да охраны — в основном шуйцев и нижегородцев, было втрое больше обычного.