Лапти - [62]

— И седым будешь, что сделаешь.

Ефим опустился на лавку и низко свесил голову, как бы собираясь вздремнуть. Дядя Егор, приготовившись было говорить, как только увидел, что Ефим нагнул голову, вдруг почему-то забыл, с чего же начать. Долго длилось молчание. Мужики переглядывались между собой, а Сотин уже, кажется, совсем задремал.

Тогда Алексей, сердито передвинул бровями, налег на стол и громко сказал:

— Дядя Ефим, мы ведь к тебе за делом пришли.

— За делом? — как бы удивившись и чуть приподняв голову, спросил Ефим. — За каким?

И снова нагнулся, да так низко, что волосы упали на лоб.

Мирон переглянулся с Алексеем и кивнул в сторону Ефима, будто хотел сказать: «Вот и сломай такого идола».

«Сейчас ломать начнем», — взглядом ответил Алексей.

— Дело разыгрывается большое. Тебе ничего мужики не говорили?

В это время в дверях показался мальчуган и спросил:

— Мне, тятя, разуться нынче?

Искоса посмотрел Ефим на сына и, не повышая голоса, приказал:

— Не сметь. Грешина какая будет, выбежать не в чем.

Сынишка скрылся, а Ефим, тяжело вздохнув, поднял голову и оглядел мужиков с таким удивлением, будто первый раз их видит.

— Мне никто ничего не говорил.

— Про артель?

Алексей спросил, и у него перехватило дыхание. Замерли и мужики.

— А-арте-ель? — протянул Ефим и, к удивлению всех, опять замолк.

«Разговорись с таким», — подумал Петька.

Через некоторое время, будто слова его шли из самого нутра, добавил:

— Кои мужики болтают.

— А ты об этом как думаешь? — наступал Алексей.

— Что мне думать? У меня своих дум хватит.

— Это, конечно, — живо согласился Алексей, — но мы вот тебя пришли звать.

— Меня? — еще больше удивился Ефим. — Куда?

— В артель.

Разогнул спину, вскинул волосы, уставил на Алексея лохматые брови и, что редко с ним случалось, рассмеялся.

— Хо-хо-хо, чудные! Пришли звать в артель. Вроде в гости?

— Ты зря… смеешься, — загорячился Мирон. — Ты сперва выслушай, а тогда смейся. Мы не шутки пришли шутить.

— Правда, Ефим, — вступился и дядя Яков. — Ты того, обмозгуй… вон с бабой.

Пелагея скромно стояла у голландки. Когда услыхала, что говорят про нее, отмахнулась.

— Дело ваше, возитесь.

Ефим кивнул ей головой.

— Про газету слыхал? — уже смелее опросил Алексей.

— Васька читал. Все именье мое на вилы подняли.

— Наоборот, выставили тебя как образцового хозяина, середняка, и доказали, что, сколько ты ни трудись, ничего утешительного не получится.

Сотин пристально посмотрел на Алексея и спокойным, поучительным голосом, каким и деды его говорили, ответил:

— А мне много и не надо. Лишь бы сыт был да здоров, а там воля божья.

«Далеко ты на божьей воле уедешь», — подумал Петька.

Мирон, не глядя на Ефима, с явной усмешкой произнес:

— Сыт-то он сыт, комары его закусай. Каждый день говядину ест.

Пелагею так и раздосадовало:

— Где это ты говядину у нас видел? Это нынче вот Петров день, мы и кокнули старого петуха. А то, поди, много мы говядины видим.

— А то мало? — сердито посмотрел на нее Ефим.

— Да где же много? — не сдалась Пелагея. — Чаво уж зря…

— И ты зря не болтай! — перебил ее муж. — Раз тебя не спрашивают, и молчи.

Пелагея покорно вздохнула.

Дядя Егор подсел к Ефиму, похлопал его по коленке и, отчаянно махнув рукой, решительно предложил:

— Давай, сват, попробуем! Попытаем.

— Попытать? — живо подхватил Ефим.

— Да! — еще веселей прокричал Егор.

— Ну, сваток, — ответил Сотин. — Пытайте… на своей спине.

Вспыльчивый Егор обиделся.

— Пенек ты дубовый, сват, вот кто ты. «Пытайте на своей спине!» Что ты больно задаешься? Аль мое хозяйство хуже твоего?

— Никто этого не говорит.

— А чего же ты? «Пы-ытайте-е»! И попытаем, что думаешь? Ну и живи один и ломай хребтину.

— Я не знаю, — растревожился уже и Ефим, — чего вы ко мне пристали? Сами с ума сходите и других сводите.

— Фу ты! — пустил клубок дыма дядя Яков. — Мы пришли к тебе, как к хорошему…

Разговор снова прекратился.

Ефим тяжело уставился на жену, и лишь для нее одной было понятно, о чем говорил он ей своим взглядом. И она, понимая его, быстро-быстро перемаргивалась, в чем-то соглашаясь.

У Петьки защекотало в носу, он так громко чихнул, что все вздрогнули. Только тут заметили: сильно коптила лампа.

— Ишь ты, а мы сидим и не видим.

— Гляди, все стекло черное.

Дядя Яков разозлился:

— Ефим! Эй, Сотин, не зевай! Не зевай, говорю тебе. Самую любую землю отдерем.

— Земля добро, что и говорить.

— Какая земля? — поднял Ефим голову.

— Облюбовала артель отхватить весь участок по Левину Долу, где была церковная и отруба. Так сквозь до казенной грани загудет цепь. Индо в Дубровку упрется.

Словно в самое сердце кольнуло Сотина, Глаза его заблестели, выпрямилась коренастая фигура, лицо преобразилось и посветлело.

— Мой бывший отруб тоже отойдет к вам?

— Весь вместе с луговиной.

— Земля, чего там, не земля, комары ее закусай! — подхватил Мирон.

— А навозу в нее втискать, тогда… — поднял палец Егор.

— Хлеб невпроворот будет, — добавил дядя Яков.

Петька наблюдал за Сотиным, который заерзал на лавке, принялся кашлять. «Земляная жила», на которую напал дядя Яков, растревожила Ефима.

— Вот что, сваток, — хлопнул Егор по могучей спине Сотина, — ты не бойся. Я говорю, дело это нам всем новое, и приняться за него надо дружно. Алексей на сходе правильно говорил, что когда-никогда, а все пойдут в артели. И противиться нечего. Большевистска партия плохого для нас не хочет. Вот у тебя раньше отруб был, а какой толк? Один в поле воевал. И сейчас, сколько ни ворочайся, а ведь нет, ну ничего нет. Куда ты идешь, куда мы идем? Просвету нам, сват, нет никакого. Хребтина трещит, а тьма. Туда — один, сюда — один, и на все стороны один. А в газете верно прописано: «По прутику весь веник изломать можно». А мы кто? Мы все — прутики. Давайте-ка соберемся в веник, да в крепкий, и дело лучше пойдет. Мы тебя, сваток, ты не думай, не торопим. Обмозгуй, прикинь, взвесь, и тогда…