Ланселот - [69]

Не забавно ли, что женщины эмансипировались и получили образование и свободу только для того, чтобы наконец узнать о себе правду? И что же это за правда? Что женщина — единственное существо на земле, пребывающее в состоянии постоянной течки. Какое открытие! Что она только на это и годится.

Лицом к лицу, брюхом к брюху, денно и нощно, похоть весь год напролет — таковы альфа и омега эволюции! Не смешно ли, что женщины пытаются избежать этого? Все равно как курицы захотят стать орлами. Еще львица, скажем, была бы способна на это, ибо большую часть времени она выполняет мужские обязанности и ведет себя как боец и охотник, лишь периодически задирая хвост.

Но женщина? Она — цель всех ваших устремлений. Возьмите человека, предоставьте ему двухчасовую рабочую неделю и сто лет жизни, и вы увидите, что промыслил для него Бог.

Что создал Всеблагий? М-да.

Внезапно все прояснилось. Порнография американского образа жизни — не результат деяний злоумышленников. Нет, это итог осмысленного труда умных людей, разгадавших, наконец, замысел Божий.

Кстати, неправда, что именно американцы по своей природе склонны к порнографии. Русские и китайцы просто отстают от нас, но скоро догонят. Только подождите, когда эти балбесы получат сорокачасовую рабочую неделю!

ВЕЛИКАЯ ТАЙНА ЖИЗНИ

Господь уготовил человеку путь, на котором мужчины должны проявлять насилие по отношению к женщинам и обретать в этом свое счастье, а женщины должны покоряться им и видеть свое счастье в покорности.

Тайна жизни заключается в насилии, а ее евангелием является порнография. Вопрос лишь в том, способны ли мы вынести такое открытие.

Способны ли мы смириться с вердиктом эволюции, гласящим, что ее конечной целью является сексуальная агрессия?

Евреи Ветхого Завета знали эту тайну — что человек зачинается во грехе.

А что делать нам?

Ты утверждаешь, что мы избавлены от этого и спасены. Посмотри вокруг. Мы похожи на спасенных?

+++

Ураган? Тебе не нравится моя теософия. Я это чувствую. Ах, ты хочешь знать, что произошло той ночью. Да-да. Ну что ж, кратенько расскажу. Хотя сейчас это и не имеет значения.

Когда я очнулся, глаз тайфуна ушел, и южная его стена обрушилась на нас целой чередой смерчей. Вой ветра все усиливался, и в нем различались уже новые звуки, словно на реке заработала тысяча дизельных буксиров. Ветер завывал в окошках-летках голубятни, как в трубах органа. При очередной вспышке молнии я увидел Бель-Айл. Дубы выворачивало наизнанку, белели расщепленные сучья, но дом стоял спокойно и невозмутимо. Я представил себе тяжелые четырнадцатидюймовые чердачные балки, скрипящие своими железными скрепами и болтами.

+++

Женщина по-прежнему была на месте. Встала. Я без особого интереса отметил, что теперь она выглядит иначе. Теперь она напоминала не столько малознакомую родственницу, пышнотелую тетушку среднего возраста, пережившую когда-то давно позабытый позор, но мою мать! Или, скорее, фотографию моей матери, которую, помнится, я рассматривал в детстве. Она смотрела на меня спокойно, снисходительно, но, пожалуй, несколько недовольно. На том снимке была группа курсантов военного училища с их подругами, обступившая старинный туристский автобус, — одни на него облокачивались, другие в нем сидели и высовывались из окон. Выпускники отмечали свадьбу сокурсника. Жених и невеста стояли в центре. На невесте свободное платье с широким кружевным воротником, доходящее ровно до колен. Кончики волос, ниспадающих на плечи, загнуты вверх. Губы у всех девушек подведены «сердечками» и только у матери не накрашены вовсе. Широкие брови не выщипаны. Она стоит, шутливо протягивая фотографу вынутый из ножен курсантский палаш (ее возлюбленного? жениха?). Держит палаш за лезвие вверх гардой, и получается крест. Может, она подражает Жанне д’Арк, ведущей войско? Друзья моей матери, отзываясь о ней, всегда говорили о ее «восхитительном остроумии», величали ее «юмористкой», «шутницей» и так далее. У нее были две близких подруги, они называли себя «Тремя Мушкетершами».

Женщина по-прежнему стояла. Она опять стала прежней. Губы ее шевелились, она что-то говорила, но из-за воя ветра я не мог ничего расслышать. Судя по выражению лица, она извинялась и произносила что-то обычное вроде: спасибо большое, не стану больше обременять вас своим присутствием. Она повернулась и попыталась открыть дверь, но та не поддавалась. И тогда она отдала мне палаш…

Палаш? Да ну, конечно, нет. Это был тесак — нож Боуи.

В этот момент она снова стала похожей на мою мать — взяла со стола тесак и ткнула его клинком вперед тем же шутливо-настойчивым жестом, что и мать, когда она вкручивала свои острые кулачки мне в ребра.

Она еще раз попыталась открыть дверь. Я подумал, должно быть, ветер мешает. Однако, подойдя ближе, я увидел, что к двери привалило огромный дубовый сук, поросший ветвями и листвой.

Вот оно что: она дала мне тесак, чтобы я обрубил ветви и помог открыть дверь!

Сейчас вам не уйти! — завопил я, пытаясь перекричать вой ветра и дизельный рев на реке. Пожав плечами, она кивнула, и я перевел ее кивок как согласие переждать в Бель-Айле.