Ланселот - [25]
Я снял пиджак и галстук. От меня разило рабочим днем, проведенным в юридической конторе без кондиционера (Господи, я до сих пор ненавижу кондиционеры — предпочитаю потеть, вонять и пить воду со льдом. Кстати, отсутствие кондиционеров — одна из причин, по которым мне нравится в этой тюрьме). От нее пахло мокрым кринолином и чем-то еще — мускусным, щекочущим ноздри.
Наверное, я спросил, как называются ее духи, потому что помню, она ответила: настоящий фиалковый корень, и снова рассмеялась: а как же, мисс как-ее-там, гранд-дама, опора и надежда турфирмы «Азалия» признает все только настоящее.
— Я, пожалуй, выпью.
— Прямо из горлышка?
— Да. Если хотите, могу принести воды со льдом.
Я выпил, передал ей, она запрокинула бутылку, не переставая озираться. Глотнула, глаза загорелись.
— И вы так каждый день?
— Обычно я сначала принимаю ванну, потом усаживаюсь на галерее, и Элджин приносит мне воду со льдом.
— Ну, так тоже неплохо.
Выпили еще. Молча. Дождь вовсю лупил по крыше, и голубей слышно не было. Внизу разворачивались туристские автобусы, залезали колесами на лужайку, превращали ее в месиво, буксовали и ревели моторами.
— Вам не нужно уезжать вместе с ними?
— Я бы предпочла остаться. Вы живете здесь один?
— Да.
— И не женаты?
— Нет. Был женат. Моя жена умерла. У меня есть сын и дочь, но они не живут здесь, уехали учиться.
— А я думала, мистер и миссис Лэймар — это муж и жена.
— Нет, мать и сын. Но мать в прошлом году умерла.
— И вы здесь сами по себе?
— Да.
— Совсем один?
— Если не считать сына и дочки, но они редко приезжают.
— А я бы отсюда ни ногой! — воскликнула она, оглядываясь по сторонам.
— Вот и я тоже.
— Понятно, — ответила она, не слушая, но поедая глазами каждую мелочь. Все увидела, все поняла — ей всегда все было понятно. — Какую замечательную квартирку здесь можно было бы оборудовать. Как бы студию. А эта железная винтовая лестница! Ей цены нет! Знаете, сколько бы стоило снять такую квартиру в Новом Орлеане?
— Нет.
— Как минимум двести пятьдесят в месяц.
— Пришлись бы кстати.
— Вы хотите сказать, что занимаетесь этим, — она кивнула головой в сторону автобусов, которые теперь удалялись медленной колонной, — не только потому, что вам нравится показывать людям свой замечательный дом?
— Я это делаю ради денег. Мне совершенно не нравится показывать людям свой замечательный дом.
— М-м-м. — Тогда я еще не знал, как целенаправленно действует ее ум. Ход мыслей был приблизительно следующим: у меня есть десять миллионов долларов, а у тебя нет; у тебя есть замечательный дом, а у меня нет; у тебя есть имя, а у меня нет, но у тебя нет меня. Ты из разряда затворников и мало обращаешь внимания на женщин, но теперь ты его обратишь! — Чувствуете, как я замерзла?
— Да.
Она взяла мою руку и положила себе на голое плечо. Ее кожа была упругой и прохладной, но под прохладой ощущался внутренний жар.
— Какая у вас рука большая. Моя рядом с вашей кажется совсем маленькой. — Она приложила свою ладонь к моей.
— Ну, не такая уж она и маленькая.
— Да, черт, не маленькая. Ха-ха! Ху-Ху-Ху! — захохотала, заухала она. — А здесь можно сделать ванную. — Она указала нашими сцепленными руками на шкаф для цветочных горшков.
— Здесь выгородку для кухни. Спальню вон там. Только представьте! Я на прошлой неделе была в Бовуаре. Там у Джеффа Дэвиса было почти так же. Давайте я вам все тут устрою.
— Ладно.
— Какое прэлэстное местечко! — «Прэлээстное! Где она набралась этого? Вряд ли в Техасе. Сто лет не слышал, чтоб так говорили. Так тянула „э-э“ какая-то из подружек моей матери, выражая свое восхищение. Все же Марго, хоть и не была по-настоящему хорошей актрисой, имела неплохой слух. Если бы она пообщалась с моей матерью минут пять, быстро бы присвоила ее интонации. — Там поставим ящик для цветов, навесим дверь со стеклом — старинным таким, рифленым, а здесь повесим моего Утрилло.[59]
— Что, настоящего Утрилло?
Она рассеянно кивнула.
— А какие стены! — Она осмотрела каждый угол восьмиугольного помещения.
Мы тем временем продолжали пить. Она пила с такой легкостью, словно это была кока-кола, а размер глотка дозировала языком. Дождь кончился. Из-за дамбы выглянуло солнце, и, благодаря цвету кирпича, все помещение занялось теплым розовым огнем. В канавах по соседству начали поквакивать лягушки.
— Может, мы устроимся поудобнее? Я совершенно вымоталась. — И она попросту улеглась на матрац, подперев голову рукой. — А подушки нет?
Единственное, что отдаленно напоминало подушку, был цилиндр из пористой резины, лодочный кранец. Мы глотнули еще. Она похлопала рукой по матрацу. Размеры его позволяли уместиться вдвоем разве что вплотную друг к другу.
Перед тем как сесть, солнце выглянуло снова. Мы лежали в розовых сумерках, положив головы на резиновый кранец, который то и дело вертелся и был, как живой. Мне стало некуда деть руку, поэтому пришлось положить ее ей на талию. Ниже руки крутой волной вздымалось ее бедро с полоской трусиков.
— А ты сексуально смотришься в этих полосатых брючках, — проговорила она, рассеянно барабаня пальцами по моему бедру. Она слегка запьянела, но это не мешало ей быть поглощенной своими мыслями. У меня появилось странное чувство, словно соседство с ней заставило меня ощутить самого себя, свое тело, трущееся о горячую шершавую ткань.
