Ландскнехт шагает к океану - [86]
— Макса в море, в море. Нечего заразу распространять. Не совсем по-христиански, нуда сам ведь хотел. Друг нужен, пока он жив, когда мёртв — это обычный кусок падали, не лучше и не хуже сотен тысяч подобных.
Михель поискал подходящую палку — прикасаться к трупу не было никакого желания. А вообще чего мудрить — скатить вместе с ненужной уже тележкой.
Кольцо! Взглянуть, что ли, напоследок? Михель сам себе боялся признаться, что оттопыренный карман Максова камзола притягивает его мысли и взоры. Что же с ним делать?
Разве ж мало ты, Михель, испытывал судьбу зря и попусту?
Однажды смертельно усталый Михель во тьме кромешной долго искал пристанища, отстал, запоздал, потерял своих и не хотелось ночевать в грязи. Вымерший лагерь погружен был в мертвецки беспробудный сон — даже часовых не выставили после изнурительного перехода. Палатки, землянки, повозки — все битком. Наконец, плюнув на условности, ввалился в какой-то домишко, бесцеремонно распихал ноги-руки, даже не обратив внимания, что хозяев конечностей не пробудило столь грубое обращение, и уснул раньше, нежели донёс голову до кулака.
Пробуждение было не из приятных. В чумном бараке! Среди груды трупов! Единственным живым! Пока Михель спросонья разбирал, что да как, явившиеся два монаха-могильщика бесцеремонно сгребли его и поволокли к повозке-катафалку, чтобы спровадить в последний путь. По дороге они ещё и немилосердно ругались, как по справедливости разделить немудрёные Михелевы пожитки. Когда Михель, открыв глаза, разубедил их в бесхозности своего барахлишка, его попросту бросили на землю, и отправились за «настоящим» мертвецом. И ничего: никаких последствий данной памятной ночёвки. Да мало ли что было...
Потому, поразмыслив, Михель решительно полоснул кинжалом по Максову карману. Жить — значит, рисковать, жить красиво — рисковать втройне. С помощью подобранного прутика Михель осторожно поддел кольцо и устроил ему двойную купель: сначала призвав на помощь свои почки — кстати, прекрасное обеззараживающее, — затем непосредственно в море.
Большая вода решила поиграться, а может, просто подслушала, что он там наплёл в своё время Максу. Волна по-мародёрски сволокла перстенёк с пальца-прутика, намереваясь спровадить в свои бездонные кладовые, где и так уже добра — не перечесть. Но у Михеля-то колечко — единственная ценность после головы. Потому-то, только что мучительно размышлявший над тем, очистилось оно или нет, ландскнехт тут же сиганул в воду, возвращая своё.
XXX
Кольцо буквально жгло ногу. Михель не удивился бы особо, если бы в том месте, где оно соприкасалось с подкладкой, на теле возникло подобие стигмата[183]. Потому и понёс его до первой портовой лавки скупщика.
Торопливо вышагивая по улочкам, Михель поймал себя на мысли, что порядком отвык от мирной спокойной жизни и смотрит на все как-то одичало. Солдат меньше, чем бюргеров. Гражданские довольны: ходят, смеются, делают свободно покупки, не боясь показывать деньги. Да и в лавке жирный ростовщик не бросился из-за конторки, согнувшись в три погибели, узрев вломившегося ландскнехта. Чуть приподняв шляпу, кивнул свободному приказчику — обслужи.
Михель с дрожью душевной толкнул по стойке свою ношу. Приказчик не спеша водрузил на нос стекла: символ учёности и деловитости. Для Михеля сие не в диковинку, однако сердце кольнуло: сейчас будут обдуривать.
— Гм, занятная вещица, — приказчик бубнил под нос, не поднимая головы от перстня и столь доверчиво подставив Михелю сытый загривок регулярно обедающего человека, что Михель даже умилился. Рубануть бы шпагой али кинжал воткнуть, а потом, ухватив крепко за волосы, заломить голову, внимательно наблюдая, как самодовольство сменяется, без полутонов, паническим ужасом, затем отчаянной мольбой, пока сумерки сознания не одолеют последние искорки жизни.
— Товарец ваш, — хозяйский прихвостень наконец-то соизволил поднять рыбьи за толстыми стёклами зенки на Михеля, — представляет изделие с перста какой-либо статуи святого, из католической храмины. Из тех, что выносят по праздникам. Литургии там и прочее.
В голосе бессомненного кальвиниста промелькнуло неприкрытое презрение к папистским штучкам. Михель задавил вздох возмущения, вовремя вспомнив основополагающий тезис: «Чья сила — того и вера».
— Сработано просто великолепно. Чистое рубиновое стекло, позолота на серебряной основе. Спроса нет, ведь вещь не носильная. По размеру, как видите, любому смертному великовато будет.
Приказчик начал растягивать слова, одновременно повысив голос, и пока Михель соображал, что к чему, сбоку колобком подкатился хозяин.
«Плакали мои денежки. Неужто Макс погиб из-за такого пустячка. Вот, поди, в аду локти грызёт». Михель и сам готов был вцепиться в кого-нибудь зубами от досады и горечи.
— Позвольте полюбопытствовать, почтеннейшие? — проблеял неожиданно высоко и тонко лавочник, по примеру слуги вооружаясь очками.
— Голосок-то у тебя. Небось побывал в наших руках и был охолощён ради смеха. — Михель представил себе эту сцену, и внезапно развеселился и успокоился.
Чего особенного? Ну, обманулся в надеждах, дак не первый и не последний раз. Оттого и маркитанты из последних сил следуют за армией, потому как верно знают: торговец простого служаку завсегда обманет. Каждому своё: кто-то теряет кровь, кто-то находит золото. Как там Гюнтер приговаривал: род христианский делится на пастырей, псов и паству. Только вот вместо овец всё больше стригут псов.
Устав от затяжной, бессмысленной и кровопролитной Тридцатилетней войны, ландскнехт Михель решил оставить поля сражений и вступить в вольное братство морских разбойников. Для этого он нанимается матросом на китобойную шхуну. Осваивая новое для себя ремесло китобоя и попутно, против собственной воли, искренне привязавшись к юному ученику шкипера Яну, страдающему категорическим неприятием вида крови, Михель тем не менее вынашивает планы захвата судна. Но страшные воспоминания о проклятой войне не оставляют бывшего наёмника, и выбор у него остаётся только один... Роман «Морской наёмник» — заключительная часть дилогии известного писателя Сергея Удота о похождениях бравого ландскнехта Михеля.
В романе литературный отец знаменитого капитана Алатристе погружает нас в смутные предреволюционные времена французской истории конца XVIII века. Старый мир рушится, тюрьмы Франции переполнены, жгут книги, усиливается террор. И на этом тревожном фоне дон Эрмохенес Молина, академик, переводчик Вергилия, и товарищ его, отставной командир бригады морских пехотинцев дон Педро Сарате, по заданию Испанской королевской академии отправляются в Париж в поисках первого издания опальной «Энциклопедии» Дидро и Д’Аламбера, которую святая инквизиция включила в свой «Индекс запрещенных книг».
Весна 1453 года. Константинополь-Царьград окружён войсками султана Мехмеда. В осаждённом городе осталась молодая жена консула венецианской фактории в Трапезунде. Несмотря на свои деньги и связи, он не может вызволить её из Константинополя. Волею случая в плен к консулу попадают шестеро янычар. Один из них, по имени Януш, соглашается отправиться в опасное путешествие в осаждённый город и вывезти оттуда жену консула. Цена сделки — свобода шестерых пленников...
Книги и фильмы о приключениях великого сыщика Шерлока Холмса и его бессменного партнера доктора Ватсона давно стали культовыми. Но как в реальности выглядел мир, в котором они жили? Каким был викторианский Лондон – их основное место охоты на преступников? Сэр Артур Конан-Дойль не рассказывал, как выглядит кеб, чем он отличается от кареты, и сколько, например, стоит поездка. Он не описывал купе поездов, залы театров, ресторанов или обстановку легендарной квартиры по адресу Бейкер-стрит, 221b. Зачем, если в подобных же съемных квартирах жила половина состоятельных лондонцев? Кому интересно читать описание паровозов, если они постоянно мелькают перед глазами? Но если мы – люди XXI века – хотим понимать, что именно имел в виду Конан-Дойл, в каком мире жили и действовали его герои, нам нужно ближе познакомиться с повседневной жизнью Англии времен королевы Виктории.
Человек из Ларами не остановится ни перед чем. Ждёт ли его пуля или петля, не важно. Главное — цель, ради которой он прибыл в город. Но всякий зверь на Диком Западе хитёр и опасен, поэтому любой охотник в момент может и сам стать дичью. Экранизация захватывающего романа «Человек из Ларами» с легендарным Джеймсом Стюартом в главной роли входит в золотой фонд фильмов в жанре вестерн.
Рассказ Рафаэля Сабатини (1875–1950) “История любви дурака” (The Fool's Love Story) был впервые напечатан в журнале “Ладгейт” (The Ludgate) в июне 1899 года. Это по времени второе из известных опубликованных произведений писателя. Герой рассказа – профессиональный дурак, придворный шут. Время действия – лето 1635 года. Место действия – Шверлинген, столица условного Заксенбергского королевства в Германии. Рассказ написан в настоящем времени и выглядит как оперное либретто (напомним, отец и мать Сабатини были оперными исполнителями) или сценарий, вызывает в памяти, конечно, оперу “Риголетто”, а также образ Шико из романов Дюма “Графиня де Монсоро” и “Сорок пять”.
Англия, XII век. Красивая избалованная нормандка, дочь короля Генриха I, влюбляется в саксонского рыцаря Эдгара, вернувшегося из Святой Земли. Брак с Бэртрадой даёт Эдгару графский титул и возможность построить мощный замок в его родном Норфолке. Казалось бы, крестоносца ждёт блестящая карьера. Но вмешивается судьба и рушит все планы: в графстве вспыхивает восстание саксов, которые хотят привлечь Эдгара на свою сторону, и среди них — беглая монахиня Гита. Интриги, схватки, пылкая любовь и коварные измены сплетены в один клубок мастером историко-приключенческого романа Наталией Образцовой, известной на своей родине как Симона Вилар, а в мире — как “украинский Дюма”.
Ранним утром 13 октября 1307 года по тайному приказу короля Филиппа IV по всей Франции начались аресты членов Ордена Храма, а имущество и казна захвачены. В тот же день из порта Ла-Рошель отплыли в неизвестном направлении семнадцать кораблей тамплиеров, а юный граф Гитар де Боже сумел тайно покинуть Париж, забрав с собой одну из святынь Ордена. Спустя шестьсот лет к владельцу похоронного бюро в Киеве Ванику Бабаяну явился странный человек и предложил сделать тайное захоронение на заброшенном кладбище за огромные деньги, а затем и стать хранителем могилы.
Великий князь Московский и Владимирский Василий I Дмитриевич (1371—1425) был старшим сыном Дмитрия Ивановича Донского и правил Московским государством без малого 36 лет. При этом в отечественной истории о нём сохранилось очень мало сведений, а памятник — всего один! А ведь при Василии Дмитриевиче Московское государство расширило свои владения почти вдвое, замирилось и заручилось поддержкой Великого княжества Литовского, а ханы Золотой Орды лишь единожды покусились на Москву, да и то безрезультатно! И главное — никаких внутренних дрязг и междоусобных конфликтов, на земле Московской наступили долгожданные мир и лад. В новом увлекательном романе известный писатель Юрий Торубаров воздаёт должное этому мудрому и дальновидному правителю, достойному наследнику победителя Куликовской битвы! Книга издаётся в авторской редакции.
1395 год. После победы на Куликовом поле прошло полтора десятка лет, а судьба Русской Земли вновь висит на волоске.«Над городом и окрестностями плыл звук соборного колокола — бам-м-м, бам-м-м, бам-м-м! Просыпайся, Русь, бери оружие в руки: враг у ворот!»Разгромив Золотую Орду и покорив Крым, грозный ТАМЕРЛАН идет войной на Москву. Уже пало Елецкое княжество, непобедимое войско Тимура штурмует пограничный город:«Завыла боевая труба, и гулямы ринулись в атаку. Причём — конно! Подскакав вплотную, они круто поворачивали коней, прямо с них прыгали на деревянную стену и карабкались вверх, цепляясь за воткнутые копья и помогая себе ножами.
Опер всегда опер — что в наши дни, что в Российской империи при Екатерине Великой. И как его ни называй — «следаком» МУРа или розыскником юстиц-коллегии, — его служба из века в век остается неизменной: раскрывать преступления, ловить уголовников, карать душегубов.Ведь и при матушке-императрице, в «золотой век» Екатерины, хватало грабителей и убийц. За парадными фасадами империи таятся темные подворотни, гиблые трущобы и бандитские притоны. На востоке полыхает Пугачевский бунт. В Москве орудует шайка фальшивомонетчиков.