Лана - [6]

Наверное, тогда и возникла впервые ответная необходимость знать:

— А зачем я тебе нужен?

…В Даурии меня называли деспотом и маньяком. И то и другое смешно, ибо я не был ни тем, ни другим. Да, мы безжалостно расстреливали красных, и никто не мог убедить меня, кадрового офицера, действовать иначе… Даже американцы!

Но, барон, разве ваши расстрельные приказы не переходят границы разумного?

После того как большевики по приказу Ленина и Свердлова безжалостно расстреляли невинных детей семьи последнего российского императора, прервав трёхсотлетнюю традицию правления рода Романовых, о каком милосердии может идти речь?! Я не позволю русскому хаму захватить всю Россию…

Но гораздо больше Америки в нашем противостоянии Советам была заинтересована Япония. Недавний враг стал самым преданным союзником Забайкальского фронта! Только в армии атамана Семёнова их было не меньше тысячи штыков.

А гнусные речи о моём безумстве… В основном их распространяли всякие штабные крысы, интендантские и комендантские проверки. Я презирал их, честно предупреждая в лицо:

— Господа проверяющие, ещё шаг — и ваши отчёты повиснут на штыках Азиатской дивизии!

Думаю, те же мерзавцы немало способствовали и началу хождения страшных слухов о том, что тела повешенных красных партизан мы не хоронили, а выбрасывали на сопки, где этой падалью занимались волки. Возможно, в этом была частичка правды, я не следил за деятельностью расстрельных команд, я отдавал им приказы.

А мистические истории о том, что я якобы люблю ездить ночью верхом, в одиночку, по сопкам, среди разбросанных костей, под аккомпанемент волчьего воя, создавали мне нужную славу среди моих верных бурят и монголов князя Фушенги. Они боялись и боготворили меня…

Хотя лично я не находил ни малейшего упоения в пролитии чьей-либо крови. Я убивал врагов. И пусть убивал много, но лишь исходя из реальной необходимости и чувства долга перед Родиной и собственного взгляда на будущее Великой России! Но в те смутные времена каждый считал себя вправе думать так же…

Барон, атаман Семёнов просит указать количество сабель в вашей Азиатской дивизии.

Это неизвестно.

Но должны же быть какие-то штабные отчёты?

Азиатская дивизия в Даурии подотчётна только мне!

…Она не ответила. Притянула меня к себе, страстно поцеловала в губы, жадно лаская язычком моё нёбо. А мне всегда

нравился вкус её поцелуев, он был естественен словно собственное дыхание. Не уверен, что смогу объяснить это как-то доступней. Ну примерно как если бы я целовался сам с собой. Я ни на миг не ощущал её губы чужими, даже не мог сказать, какие они на вкус, — всё было НАСТОЛЬКО родным, что любая словесная формулировка казалась бы надуманной и фальшивой, а главное, абсолютно неточной.

Лана знала это. Она словно бы впитывала меня поцелуями, не разрушая, не восполняя, а гармонизируя две наши жизненные энергии в одну. Мы были похожи на две свечи, пытающиеся обняться язычками пламени, и огонь поцелуя сращивал их воедино, не перехлёстывая, не гася другого и не пытаясь за счёт слияния стать сильней и выше. Это удивительное ощущение родства, восполнение нехватки воздуха, возрождение единства или воспоминания о единстве прошлом. Но не на уровне душ. В этом случае наши поцелуи имели бы иную окраску… А в нас полыхал огонь плоти!

Хотя на мой вопрос она так и не ответила. И не буду врать, будто бы я не заметил этого. Так же как она прекрасно понимала, что настанет час и мы оба ещё вернёмся к этой теме.

Когда… всё это со мной произошло, я пришла в себя в больничной палате. Боль физическая была ничем в сравнении с той болью, что кипела в моём сердце, выворачивая меня наизнанку и заставляя выть сквозь зубы, словно недобитую волчицу, на глазах которой охотники медленно, с прибаутками разбили о стволы деревьев головы её волчат. И вот тогда я встала ночью у раскрытого окна и позвала ЕГО.

— Господа? — не подумав, спросил я. Хотя какой Господь мог допустить такое…

К моему немалому удивлению, она не обиделась, не рассмеялась мне в лицо, а лишь очень тихо ответила:

— Нет. Я позвала другого. И тот, другой, откликнулся сразу. Я пообещала ему всё, если он даст мне возможность отомстить этим подонкам. Договор был заключён. Без бумаг, печатей, подписей кровью. А может, и нет, так как в тот день я уже пролила свою кровь… Он просто принял её в зачёт. Наутро я сняла с себя крест и оставила его в больничке. Теперь серебро непонятным образом жгло мне кожу…

— Что было дальше?

— Зачем тебе это знать? Ты ещё можешь уйти… Я не держу, и ты сам потом будешь презирать себя, если останешься со мной, такою…

Я молча поцеловал кончики её пальцев. Лана избегала смотреть мне в глаза. Её голос не дрожал, а на ресницах не замерли набежавшие жемчужинки слёз. Ничего такого уж супермелодраматического не было вовсе. Я просто чувствовал ожог её души всем сердцем, всей корой мозга, и это было так мучительно, что зубы начинали крошиться, и я опомнился, лишь почувствовав во рту солёный вкус собственной крови.

Уверен, что и она почувствовала это. Потому что через мгновение её язычок в долгом поцелуе жадно слизнул кровь с моих дёсен! Тогда я ещё не знал, что эту «влагу жизни» она пьёт ежемесячно, как вампир, платя за неё реальные деньги…