Ламетри - [18]

Мопертюи рассуждает так: тела, проявляющие способность чувствовать, возникают из тел, эту способность не обнаруживающих. Но свойство может увеличиваться, уменьшаться, но не возникать там, где его не было, или уничтожаться там, где оно было. Значит, невозможно, чтобы в теле, вовсе лишенном чувств и жизни, возникли чувства и жизнь. Следовательно, любая частица материи обладает сознанием (чувствами, желаниями, разумом), хотя и в малой степени. Подобным образом рассуждал и Дидро, прослеживая цепь метаморфоз, первое звено которой мрамор, а последнее — человек, и приписывая какую-то степень чувствительности и камню. Близок к этому взгляду и Робине. А Ламетри его отвергает; и чувствительность, и мышление, пишет он, возникают в телах, до того лишенных этих способностей, как следствие появления определенной организации.

Итак, все наблюдения и опыты ученых свидетельствуют, что в человеке, в животном, в растении, в минерале перед нами одна и та же материя; лишь от различной степени ее организации зависят наблюдаемые здесь различия. Это — итог третьего этапа развития мысли философа: «Очевидно, во Вселенной существует всего одна только субстанция, и человек является самым совершенным ее проявлением». В материи мы имеем «общую мать всех царств». «Если, — говорит он, — мы спустимся от наиболее развитого в умственном отношении человека к самому низшему виду растений или даже ископаемых», то перед нами предстанет «лестница с незаметными ступенями, которые природа проходит последовательно одну за другой, никогда не перепрыгивая ни через одну ступеньку… На вершине этой лестницы — человек, внизу — растения и минералы, четвероногие, птицы, рыбы, насекомые, амфибии являются промежуточными оттенками» (2, 236; 258).

Когда были опубликованы эти идеи Ламетри, не были еще описаны вымершие виды, некоторые окаменелости были известны, но их значения никто (кроме де Майе) не оценил. Умами ученых прочно владело убеждение, что границы между царствами природы непроходимы, что пропасть отделяет человека от всех прочих живых существ. Один из крупнейших естествоиспытателей того времени, чьи работы составили эпоху в биологии, — Линней был убежден, что не только между «царствами природы», но и между отдельными видами в пределах растительного мира и между видами в пределах мира животных резкие границы, установленные еще при «сотворении мира», совершенно непреодолимы. Точка зрения Линнея была типична для эпохи, все ученые, почти без исключения, ее разделяли. Об ортодоксах и говорить нечего: во всякой попытке ставить под сомнение грани, «установленные творцом», они видели неслыханную ересь.

«Бюффон, быть может, первый ясно увидел искусственный характер этих классификаций и резко выступил против Линнея» (68, 51–52), — пишут Мунье и Лябрусс. Действительно, против резких границ между видами внутри мира растений, а также внутри мира животных Бюффон выступил. Но во-первых, за несколько лет до этого выступления Бюффона появились работы Ламетри. Во-вторых, сделав имевший в XVIII в. большое значение шаг к установлению единства растительных и (отдельно) животных видов, Бюффон отвергал единство флоры и фауны, не говоря уже о единстве, охватывающем всю природу, от камня до человека. В первом томе «Естественной истории» (1749) он писал: «…измышляли бесчисленное множество таких отношений между произведениями природы, каких вовсе нет в действительности: растения сравнивались с животными, полагали, что видят произрастание минералов… строили системы, годные лишь на то, чтобы показать склонность людей находить сходство между объектами, более всего отличными друг от друга» (42, 9). Не исключено, что этот упрек Бюффон адресовал Ламетри точно так же, как возможно, что к выступлению против резких, непроходимых граней между видами Бюффона могли побудить произведения Ламетри, с которыми он, несомненно, был знаком. И почти без колебаний можно признать влияние Ламетри в той идее единства всего живого, какую мы находим в «Системе природы» (1751) Мопертюи. Ссылаясь на эту книгу, отстаивает единство мира Дидро, а за ним — другие французские материалисты, но это происходит позднее, после смерти Ламетри.

В первой половине XVIII в. было установлено (А. Галлером), что мышечное волокно отвечает сокращением не только на раздражение соответствующего нерва, но и на раздражение самого волокна. Наблюдения показали также, что после смерти животного его тело некоторое время продолжает трепетать, а его внутренности сохраняют перистальтическое движение; что инъекция горячей воды вызывает реанимацию (выражаясь современным языком) сердца (опыт Коупера) и такой же эффект вызывает погружение сердца, извлеченного из человеческого тела, в горячую воду (описанное Бэконом); что сердце лягушки на солнце или на горячей тарелке продолжает биться в течение часа, а после этого, если его уколоть, биение его возобновляется (опыт Гарвея и др.); что сердце эмбриона курицы, кролика, собаки, голубя, извлеченное из тела, продолжает долго биться (опыты Бойля и Стенона). Особенно большое значение Ламетри придавал опытам с полипами, в которых обрезки полипа не только двигались, но и становились самостоятельными существами.