Ламьель - [18]
Слова доктора сразили герцогиню; ей показалось, что она слышит пророка. Она построила свою жизнь так нескладно, что уже давно никто не давал себе труда разгонять ее скуку красноречием: все шло по раз заведенному порядку, как в ту пору, когда герцогиня своей красотой и остроумием привлекала посетителей в свой салон.
Доктор приложил все старания, чтобы подорвать и без того расстроенное здоровье герцогини; он чуть не свел ее с ума, воздействуя на нее каждый день по часу ужасным магнетизмом своего дьявольского красноречия. Герцогиня так занемогла, что не была уже в силах два раза в день навещать Ламьель у ее родственников. Тогда благодаря заботам доктора, желавшего излечить ее от скуки, она дошла до совершенно безумного шага: бросила замок и провела, не скрываясь, несколько дней в домике по соседству с Отмарами, который доктор приказал очистить и обставить мебелью в течение нескольких часов. Рвение Санфена усугублялось еще тем, что Дюсайар был в ярости и напрягал все силы своего ума, чтобы удалить горбатого врача. Способ защиты у Санфена был весьма прост. Все в Карвиле боялись кюре. Доктор, повторяя на все лады по две или три сотни раз на дню, что кюре ему завидует, так как он спас жизнь маленькой Ламьель, в то время как Дюсайар посоветовал вызвать врача из Парижа, убедил в этом герцогиню и всю деревню, а стоило надлежащим образом втолковать эту мысль, как она показалась настолько очевидной, что весь Карвиль, выражаясь языком коммивояжеров, подхватил анекдот, и великое смятение кюре Дюсайара перестало быть для кого-либо загадкой. Доктор не пренебрег ничем, лишь бы истиной этой прониклись и все окрестные кюре, которые были в восторге оттого, что могут найти какую-то слабость в грозном кюре из Карвиля, поставленном за ними наблюдать. Великое рвение, с которым Санфен добивался успеха в этих делах, оказало на него самое благотворное влияние. Он разогнал свою скуку. Жил он весьма неплохо, получал шесть тысяч ливров ренты, а практикой своей увеличивал этот доход втрое. У него была большая свора охотничьих собак, отличные английские ружья, но, сам не сознавая того, он скучал.
Герцогиня часто говорила о своих знакомых, сделавших хорошую карьеру благодаря вступлению на престол Карла X. Эти разговоры навели доктора на всякого рода мысли и глубоко взволновали его. Он задал себе вопрос: «А что я буду делать через двадцать лет? Мне тогда стукнет пятьдесят восемь, — размышлял он, — у меня будет пятнадцать или двадцать тысяч ливров дохода и слава двадцати или тридцати побед, одержанных над полукрестьянками, иначе говоря, я останусь тем же человеком, что и сейчас, плюс старческие недуги и несколько лишних тысячефранковых билетов».
Победа, которой он добился в борьбе против Дюсайара, что и вызвало бешенство последнего, потребовала целого месяца усилий, но была по крайней мере полной. Он проникся к себе большим уважением, и ему пришла в голову безумная мысль:
«Мне нужно сделать две вещи! Во-первых, добиться того, чтобы в меня влюбилась Ламьель. Ей семнадцать лет, и она будет очаровательна, когда я научу ее кое-чему. Во-вторых, стать настолько необходимым этой высокородной даме с таким благообразным лицом и еще достаточно хорошо сохранившейся, несмотря на свои пятьдесят два года, чтобы она решилась, после внутренней борьбы, которая продлится полгода, а то и год, совершить мезальянс с обиженным природой сельским врачом».
«Ради этой двойной цели, — сказал себе Санфен, — стоит ходить каждый день в замок».
Герцогиня советовалась с ним по всякому поводу; и в самом деле, с тех пор как она стала видеться с Санфеном каждый день, а то и по нескольку раз на день, она почти не знала скуки.
Доктор поддерживал ее ум в постоянном возбуждении, а этого, видно, ей только и недоставало; теперь она открыто заявляла всем и каждому, что с тех пор, как поселилась в хижине, она наконец поняла, что такое счастье.
«Я была бы совершенно довольна, — прибавляла она, — если бы только не опасалась за здоровье Ламьель». Тут Санфен заявил, что аптекарь в Авранше не сумеет приготовить какие-то сильнодействующие пилюли, которые нужно давать Ламьель, чтобы подкрепить ее здоровье, и отправился за ними на несколько дней в Руан. Уже в течение нескольких месяцев он довольно прилежно переписывался с г-ном Жигаром, главным викарием и доверенным лицом кардинала-архиепископа. По прибытии в Руан он счел необходимым совершенно покорить главного викария и добился того, что тот предложил ему совершить тут же общую исповедь. Наконец он добился того, что было истинной целью его поездки: его представили господину кардиналу, причем он вел себя так тонко, проявил столько ума и осмотрительности, так коварно расхваливал кюре Дюсайара, который уже полтора года не бывал в Руане, что, когда Санфен покинул эту столицу, кардинал скорее бы прислушался к доносу на Дюсайара, исходящему от доктора, чем к доносу кюре на Санфена. Добившись этого, деревенский врач уже рисовал себе открывшуюся перед ним возможность жениться на вдове одного из самых знатных людей в стране, которая законно получала больше восьмидесяти тысяч ливров дохода и, имея одного только сына семнадцати лет, воспитанника Политехнической школы, могла тратить до двухсот тысяч франков в год.
