Лакуна - [155]
Но миссис Браун стояла как вкопанная, и на лице у нее читалось: будь что будет.
— Вы бы выучили язык, если бы пожили там подольше, — не сдавалась она.
— Я там жил без малого двадцать лет, до 1940 года, — возразил я, — по-вашему, этого недостаточно? Думаете, еще несколько десятков лет практики что-то изменят?
— Вы были ребенком. А сейчас вы взрослый человек. Писатель. Вы бы привыкли.
— Это предложение?
Она не ответила. Я отложил книгу и впился взглядом в миссис Браун.
— Послушайте, у меня не тот характер. Мексиканские писатели — депрессивные типы.
Миссис Браун прятала почту. Складывала в коробки на чердаке, не показав сперва мне, как обычно. Я застукал ее за этим занятием и заставил показать то, что она пыталась скрыть. Миссис Браун настаивала, что почти все письма о том же, о чем обычно, и только несколько «не очень приятных».
Общая мысль — «позор Г. У. Шеперду!». Шеперду, жалкому нытику, предателю, который болтает что вздумается, проклятому коммунисту.
— Вы должны простить им их злобу: люди всегда ненавидят то, чего не знают.
— Кто это сказал? Иисус Христос?
— Мистер Шеперд, добрых писем по-прежнему большинство. Подумаешь, попалось несколько злых. Добрые от тех, кто прочел один или несколько ваших романов, и они им понравились. А злые — от тех, кто ничего о вас не знает. Только и всего. Смотрите сами, если хотите. Увидите, там нет ни слова о ваших книгах.
Она оказалась права. Авторы ругательных писем не читали моих романов. Они обращались к человеку, о котором узнали откуда-то еще. Скорее всего, из газет.
— Я понимаю, вас это задевает, — проговорила миссис Браун. — Как человека. Но не как писателя. Они ведь вас не читали. Судя по их письмам, они вообще за всю жизнь не прочли ни одной книги.
Но оторваться было невозможно. Как от дурацкого бульварного романа. Заранее знаешь, чем все кончится, догадываешься, что от такого финала тебя стошнит, и все равно читаешь. Писем было около дюжины. «Ваше предательство по отношению к Госдепартаменту — камни и стрелы в сторону государственного флага. Нам, американцам, не понять, как земля носит такое коммунистическое чудовище, как вы».
«Если бы все вели себя так, как вы, мы бы были рабами. Наша страна зиждется на свободе. И если вы не готовы защищать нашу страну, вы не заслуживаете свободы».
«Мы с друзьями сделаем все возможное, чтобы всем рассказать о вашей ненависти к нашей стране, чтобы о ваших романах в истории литературы не осталось даже сноски».
«Меня тошнит при мысли о том, что вы с вашей старухой воспитаете своего ребенка в духе ненависти к Америке. Остается лишь надеяться, что ваша жена бесплодна».
«Убирайся в свою чертову Мексику. Если нам понадобится мнение чужака об Америке, мы тебя спросим».
«Я рад, что у меня нет вашей книги. А если бы даже была, тут же полетела бы в огонь».
Тут меня одолели угрызения совести. Из-за того, как мы жгли газеты. Но миссис Браун меня успокоила: ерунда, нет ничего ужасного в том, чтобы развести огонь газетой, которую уже прочитал.
— Книга — другое дело. Это некультурно. Даже говорить об этом дико.
— Пожалуй, вы были правы. Это горстка озлобленных людей.
Миссис Браун забрала у меня письма.
— Дело не в том, что они озлоблены. Эти субъекты даже не задумываются о том, что вы живой человек. Им в голову не приходит усомниться в своей правоте. Наверно, если их укусит соседская собака, они и то отнесутся к ней снисходительнее.
— Ваша правда. Соседка хотя бы прислала записку про Ромула. Вежливо вернула подарки. В этом ей не откажешь.
— Людям нравится видеть позор того, кто недавно был в силе, — заключила миссис Браун, разорвала письма на клочки, выбросила в корзину и уселась печатать. Даже из кабинета наверху стук ее «Ройяла» напоминал стрекот пулемета.
Вымотавший душу телефонный разговор с Линкольном Барнсом.
«Скажите, вам никогда не приходило в голову писать рассказы? На вроде тех, что выпускает „Популярная литература“?»
Дешевое чтиво. Я поинтересовался, почему он об этом спрашивает.
— Просто так.
Я высказал Линкольну Барнсу все, что думаю о подобных книгах: такое ощущение, что они написаны одним и тем же автором под сотней псевдонимов. На самом же деле ее зовут, допустим, Харриет Уилер. Питается она исключительно шоколадом и живет в одном из номеров на верхнем этаже «Гроув-парка».
А ведь день обещал пройти так славно. Завтра приезжает Томми. Не к Вандербильтам, а просто в гости. По дороге в Чаттанугу, где ему нужно оценить какую-то скульптуру. Остановится у меня; сказал, что хочет взглянуть на мою берлогу. Свинина уже маринуется. Миссис Браун ушла рано. Когда зазвонил телефон, я варил чилийский перец с чесноком, чтобы потом смешать с уксусом и орегано. Несколько месяцев от Томми и мистера Барнса не было ни слуху ни духу, и вот пожалуйста, объявились сразу оба.
Я сразу понял, что Барнсу не хотелось общаться напрямую со мной. Он рассчитывал передать весточку через миссис Браун. Обычно днем я не подхожу к телефону. Кажется, он пытался объяснить, что издательство не может решить, стоит ли публиковать книгу вообще. Шумиха вокруг коммунистов связала их по рукам и ногам.
Барбара Кингсолвер (р. 1955) — выдающийся американский прозаик, поэт и эссеист, лауреат множества международных и национальных премий. Практически все ее книги мгновенно попадают в списки бестселлеров, а главное ее произведение — великий роман «Библия ядоносного дерева» — входит в топ-100 сайта Goodreads и изучается в колледжах и университетах. Фанатичный миссионер Натан Прайс вместе с женой и дочерьми покидает благополучную цивилизованную Америку и отправляется на Черный континент, в джунгли Бельгийского Конго, с твердой верой в Бога и с надеждой на то, что Господь поможет ему обратить местных жителей в христианство.
Подлинная история простой американской семьи, которая решила поставить весьма смелый эксперимент: прожить целый год, питаясь исключительно теми продуктами, что произведены в их регионе.
Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.
Роман современного шотландского писателя Кристофера Раша (2007) представляет собой автобиографическое повествование и одновременно завещание всемирно известного драматурга Уильяма Шекспира. На русском языке публикуется впервые.
Автобиографичные романы бывают разными. Порой – это воспоминания, воспроизведенные со скрупулезной точностью историка. Порой – мечтательные мемуары о душевных волнениях и перипетиях судьбы. А иногда – это настроение, которое ловишь в каждой строчке, отвлекаясь на форму, обтекая восприятием содержание. К третьей категории можно отнести «Верхом на звезде» Павла Антипова. На поверхности – рассказ о друзьях, чья молодость выпала на 2000-е годы. Они растут, шалят, ссорятся и мирятся, любят и чувствуют. Но это лишь оболочка смысла.
Однажды учительнице русского языка и литературы стало очень грустно. Она сидела в своем кабинете, слушала, как за дверью в коридоре бесятся гимназисты, смотрела в окно и думала: как все же низко ценит государство высокий труд педагога. Вошедшая коллега лишь подкрепила ее уверенность в своей правоте: цены повышаются, а зарплата нет. Так почему бы не сменить место работы? Оказалось, есть вакансия в вечерней школе. График посвободнее, оплата получше. Правда работать придется при ИК – исправительной колонии. Нести умное, доброе, вечное зэкам, не получившим должное среднее образование на воле.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Северин – священник в пригородном храме. Его истории – зарисовки из приходской и его семейной жизни. Городские и сельские, о вечном и обычном, крошечные и побольше. Тихие и уютные, никого не поучающие, с рисунками-почеркушками. Для прихожан, захожан и сочувствующих.