Лакуна - [130]
— Чарлтон Хестон — ваш клиент?
— Увы, нет. Не случилось.
Официантка ушла на другой конец бара; перетирая стаканы красной замшевой тряпкой, она то и дело поглядывала в нашу сторону. Темные ресницы, высокие скулы, красная лента в черных волосах с бантом на макушке. Высокая девица с длинной талией; и все равно было в ней что-то от Фриды. Наверное, то, как она несла на пальцах стаканчики. Не очень-то гигиенично, но ей такое пренебрежение приличиями явно прощалось. Мужчинам хотелось прикасаться губами к кончикам ее пальцев.
— Что вы думаете о Джеки Робинсоне? — неожиданно поинтересовался Арти. Мысли его несутся на всех парах, точно скорый поезд, а взгляд то и дело выхватывает интересные сценки из стремительно проносящихся за окном пейзажей. — Вы любите бейсбол?
— Хочу сразу извиниться за все, о чем понятия не имею. Возможно, я покажусь вам бестолковым, как мистер Хестон. Но, сдается мне, любовь к бейсболу обычно передается от отца к сыну.
Голд склонил голову и кивнул. Арти любил поговорить, но и слушать умел неплохо.
— Я воспитывался в другой стране. Да и вообще, сказать по правде, моим воспитанием никто особо не занимался.
Мистер Голд понимающе хмыкнул и залпом выпил глоток виски.
— Если ребенка не воспитывают, то что это значит? Он растет, как сорная трава?
Виски обжигал горло и успокаивал, как сигаретный дым. Глотка двенадцать лет ждала этого мгновения.
— Нет. В этом мире на кухонной и прочей каторге характер не столько воспитывают, сколько выковывают. Каждый должен приносить пользу. Выживаешь исключительно благодаря тому, что нужны рабочие руки.
— Так оно и есть, вы правы. Отлично сказано. И тем не менее, несмотря на отсутствие отца, слыхали вы о Джеки Робинсоне?
— Читал в новостях. Черный бейсболист, которого оставили в белой лиге.
— Этим летом я видел, как он играл на стадионе «Маккормик». Я там был.
— Ну и как?
— Невероятно. Это была его вторая или третья игра за «Доджерс», причем его выпустили на поле здесь, в южном штате! Трибуны для негров были набиты битком, как последний автобус до Арнема, а все остальные пустовали. Кто-то визжал, что в тот день они решили заразить белых полиомиелитом. У меня было отличное место.
— Еще бы.
Арти развернул письмо и положил на стойку. На первое послание от Дж. Эдгара Гувера он едва взглянул; это же прочел необычайно внимательно и вынес неутешительное решение: так дело не пойдет.
— Моя секретарша хотела его сжечь вместе с прочей макулатурой.
— Молодчина. Прибавьте ей жалованье.
— Я беру ее с собой в Мексику.
— Вот оно что! — Голд хитро подмигнул.
— В качестве помощницы. Во-первых, ей сорок семь лет. Во-вторых, она не в моем вкусе.
— Ах да, припоминаю.
— Кстати, вы всего третий или четвертый, кто знает обо мне такие вещи. Гражданская служба, Господь Бог и вы. Ну и еще несколько человек. Правда, мать так ни о чем и не догадалась.
— Да ладно вам. Осторожность — часть моей профессии. Я серьезно.
— Миссис Браун — моя правая рука. Мы едем собирать материал и задержимся в Мексике месяца на два. Если помните, она звонила вам по поводу паспорта.
— Точно. Вспомнил. Что ж, она приняла совершенно правильное решение, как поступить с этим письмом от так называемой корпорации «Сознательность».
— Причем это ведь не анкета, — продолжал я. — А конкретные сведения. Знакомство с Чарли Чаплином. То, что мою книгу якобы читают в Китае. Должен признаться, я был ошарашен.
— Этого они и добивались. Хотели вас ошарашить. Это же глагол, верно?
— Думаю, да.
— Их метод — внезапная атака. Они ошарашивают — вы отсчитываете пятьсот монет.
— И на этом все?
— Не совсем. Списки, о которых упоминает этот тип, действительно существуют. Они собирают имена тех, кто предположительно симпатизирует красным, и публикуют в справочниках.
— Кто их читает?
— Большое начальство. Продюсеры с радио и голливудских киностудий, даже руководство сетей бакалейных магазинов. Это удобно: ни забот, ни хлопот. А потом уверяют рекламодателей, что принимают все меры предосторожности, дабы не взять на работу коммуниста.
— Но, прежде чем включить меня в этот список, он предлагает за вознаграждение очистить мое имя от всех подозрений.
Арти широко развел руками:
— Боже, храни Америку.
— Чистой воды шантаж. Руководители должны знать, что эти списки бесполезны.
— Это вы так думаете. А этот тип, Матус, напал на золотую жилу. Он и сам когда-то был коммунистом. Двадцать лет назад, когда все, включая вашу троюродную бабушку, состояли в коммунистической партии. Теперь же он идет в ФБР и говорит, что хочет во всем сознаться. Не успеешь глазом моргнуть, как он уже стоит перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности — и готово дело. Он уже вспомнил сотни имен бывших товарищей, которые сейчас работают в правительстве и средствах массовой информации, а за дополнительную плату вспомнит еще больше. Удивительная у человека память! Он говорит, что «Нью-Йорк таймс» — сущее гнездо коммунистов. Еще «Тайм» и «Лайф». Вот какой молодчина!
— И попутно обделывает свои делишки на стороне.
— Именно.
— Не может быть, чтобы кто-то воспринимал его всерьез. Девушка по-прежнему не сводила с нас глаз. Глазела на нас с другого конца зала, прислонясь к барной стойке, и вертела в руках камею, которая висела на ленточке у нее на шее.
